Жасмин с удовольствием ела суп с морепродуктами. Понемногу. Смакуя, как истинная леди.
И Влад получал какое-то дикое, животное удовольствие, просто наблюдая за тем, как эта женщина ест то, что он для нее заказал и оплатил.
Владу до ужаса, до ненормально глупой улыбки нравилось, как Жасмин смакует на языке обед. Как она пробует белеш.
А это ее: «Ммм… прелесть» век бы слушал.
Наверное, даже повар, чьи блюда вот также пробуют и хвалят, получал меньшее удовольствие и меньше гордился своим профессионализмом.
Гордиться Владу было особенно нечем. Кулинарил не он и даже не он накрывал на стол.
Но Горский почему-то все равно гордился. Прямо раздувался от удовольствия.
В последний раз он так себя чувствовал в школе, когда выиграл конкурс среди чтецов стихов и получил почетную грамоту. Казалось – еще немного и его разорвет от радости. Еще немного – и он полетит.
И только теперь это ощущение вернулось. Влад захлебывался им, пропитывался, наслаждался.
Как дикий кот миской сметаны.
А то, как Жасмин облизывала ложку, как снимала языком остатки еды с губ… Заставляло Горского опять думать вовсе не про обед. Хотя он нарочно ничего не ел с самого утра. Даже не перекусывал, как привык.
Вот только сейчас Горскому кусок в горло не лез.
Он постоянно менял положение в кресле и почти не чувствовал ни вкуса цыпленка табака, ни послевкусия любимого травяного чая.
Даже поразительно, насколько Горский оказался животным!
Светский лев превратился в дикого хищника. Который принес своей самке в зубах кусок мяса зверя, недавно убитого им на охоте. И с наслаждением, с удовлетворением наблюдает, как его женщина поглощает лакомство. Предвкушает и лакомство для себя самого.
Тело Горского еще как предвкушало! Словно он не в «Амазонках», а в «Королевах». Среди тех, кого дико заводят эти продажные танцовщицы у шестов.
Горский ел лишь только с одной целью – чтобы не вызывать недоумения спутницы.
Влад вдруг подумал, что именно так, видимо, и встречали художники своих муз. Женщин, которые их вдохновляли. Которых хотелось рисовать всю оставшуюся жизнь. Стараясь запечатлеть каждую черточку, каждую точку и каждую форму.
А потом занимались с ними сногсшибательным сексом. И снова вдохновлялись на творческие свершения…
Горский чувствовал себя тем самым художником.
Хотя прежде рисование было для него чем-то вроде детского хобби, а заодно способом сбросить напряжение. Очень помогало после долгих переговоров, завязанных исключительно на математике прибыли, затрат и детальных просчетов рисков, с головой окунуться в хаос творчества. В гармонию линий и форм, которую нельзя просчитать. Которую можно лишь чувствовать, лишь ощущать на кончиках пальцев…