Умом Россию не поДнять! - страница 20
Врачи целым консилиумом уже начинали беспокоиться о моем затянувшемся нездоровье. И тогда, я помню, папа принес мне три марки. Они были маленькие, отпаренные от почтовых открыток. Это были обычные почтовые марки. Но ни у одного из моих друзей в то время таких марок не было. На каждой из них была изображена высокая гора со снежной вершиной, а на ее фоне на одной марке – носорог, на другой – слон, на третьей – зебра. Под картинками на марках латинскими буквами было написано три загадочных слова: Уганда, Кения, Танганьика. Папа показал мне на карте, где находятся эти страны.
В то далекое время престижного детского образования родители, которые хотели, чтобы их ребенок стал личностью, чего-то достиг в жизни, не комплексовал в компании сверстников-интеллектуалов, играя в города, вешали над его кроватью географическую карту, чтобы он развивался даже во сне и во время болезней.
Кровать у меня была железная. В наши дни такую можно увидеть только в российской глубинке, в общежитиях, которых не коснулось время реформ, или на свалке. Да и то на свалке не современной, а заброшенной. На свалке прошлого. Теперь такие кровати уже антиквариат. Я не удивлюсь, если на них скоро появится спрос, как на советских художников-соцреалистов тех же лет, что и кровати.
В годы увлечения сбором металлолома, когда пионеры с не меньшим азартом, чем теперешние дети дергают за ручки игральных автоматов, тащили в школьный двор домашние сковородки, чайники и утюги, добыть такую кровать считалось подвигом во имя класса, дружины, Отечества! В погоне за победой над параллельными классами большинство этих кроватей из пионерских лагерей малолетние герои пятилеток перетащили в школьные дворы, где они все были вместе со сковородками и утюгами учтены, взвешены, отправлены на металлургические заводы и переплавлены, как нам доложил директор школы, в электрички, комбайны, сенокосилки... И даже – это он подчеркнул особо – в мирные космические ракеты! Может, и моя кровать, которая, когда я ее перерос, была выброшена на свалку, какое-то время тоже потом крутилась в космосе, а в период демократических преобразований была утоплена в океане за ненадобностью.
Когда папа подарил мне три африканские марки, моя железная кровать была еще в расцвете сил. Она стояла возле стены, но не как теперь модно – спинкой, а заботливо притершись длинным боком к стенке, чтобы мне можно было к ней подкатиться, остудить лоб, когда поднималась температура. А если не спится – поковырять пальцем в обоях, мечтая о космосе, бесконечности и таблетках бессмертия, которые должны обязательно изобрести к тому времени, когда я состарюсь. Ведь советская наука так быстро развивается – собаки, и те уже в космос летают!