- Нет. Я же обещал.
- Вы странный. Почему я никак не могу возненавидеть вас
снова, как ненавидел всего несколько минут назад?.. Еще в одном вы
были правы. Минута - это много...
Молчание.
Тишина, за которой слышно, как в коридоре топают чьи-то
сапоги.
Охрана.
Знакомо...
- Эльза так и не... признала себя неправой?
Вздох.
- Нет.
- Ее завтра казнят?
- Да.
- Зачем вы это сделаете? Ведь вы поддержите их - тех, кто
убивает непохожих, которые не сделали и не сделают им дурного... Да
и не только; вы поддержите тех, кто убивает вовсе невинных, вы им
поможете этим; зачем!
- А что, п-по-твоему, с ней надо сделать? Содержать ее в
тюрьме всю оставшуюся жизнь? П-понимаю, что эта женщина для тебя
почти родная, но вспомни, о чем мы говорили, и скажи - что надо
сделать? Разве ты поручишься, что она не сможет освободиться из
заключения? Пусть не теперь, а - через год, три, десять? И к-какой
она выйдет оттуда? Насколько более озлобленной?..
Молчание.
- Да... Понимаю...
- Она слишком стара, с-слишком долго жила с ненавистью,
чтобы суметь измениться.
- Ее... - красноречивый взгляд, без слов, немой вопрос...
- Да?
- Да.
- Зачем... Вам-то это зачем? Ведь надо просто исполнить
необходимость, просто обезопасить ваше общество от нее, так
сделайте это проще! Дайте умереть в камере...
Молчание.
- Знаю, что н-не у тебя искать понимания, но... Кроме тех,
кто никогда не сотворит зла, кроме тех, кто не может творить зла,
тех, кто не имеют возможности, не умеют - есть и те, кто умеют,
могут, с-сын мой. Но боятся. Потому что однажды... или не
однажды... видели, как умирают те, кто пойман за руку. Пусть это и
покажется жестоким, но - пусть видят. Ты даже не представляешь,
сколькие из них лишь п-поэтому живут тихо, никому не причиняя
вреда.
- Вы это тоже знаете?
- Да.
Молчание.
- Все равно жестоко...
Миг тишины.
- Да...
Молчание...
- Завтра?
- Да.
Молчание.
И коричневые от крови зубы на искусанных губах.
- Вам...
Молчание...
- Вам и не только вам, отец... будет лучше, если я буду с
ней...
Осторожно:
- В каком смысле?
- В том же, что и она, - все более решительно, но с каждым
словом тише.
- Почему тебе п-пришла в голову эта мысль? Ты хочешь
умереть?
- Нет.
Глаза закрыты. Лицо мокрое от сукровицы и слез.
- Нет, отец, я не хочу. Я как никогда хочу жить, но никому
от этого лучше не станет. Вы обещали, что я могу сказать все, что
угодно; прошу, не перебивайте, или... или я испугаюсь и не сумею
договорить... Вы правы. Вы и были правы, а я был неправ, и, поняв
это, я чувствую себя... не знаю... Я бы мог сказать, что чувствую
себя родившимся заново, но так нельзя сказать о человеке, который
несет на себе такой груз вины и ненависти, как я. Да, я раскаиваюсь
в том, что делал. Перед вами признаю это - как перед Богом. Да, я
уже не могу ненавидеть вас так, как еще вот только что ненавидел,
но избавиться от ненависти целиком не могу. Из-за вас - это из-за
вас, и вы не можете этого не признать - я предал женщину, которая с
детства заменяла мне мать. Что бы там она ни делала, кем бы она ни
была - она любила меня и заботилась обо мне. Я не знаю, что бы со
мной было, если бы не Эльза. Вы поведете ее на смерть, вы провели
ее через то, через что прошел я; помня, что это такое, я не могу...
просто все забыть - не могу. Мне жаль, что я не встретил вас
двадцать лет назад, но теперь я буду ненавидеть вас... и почитать.
Но ненависть - она сильнее, отец. Поэтому рано или поздно я убью
вас. А потом и себя, потому что жить с таким разладом мыслей не в
моих силах. На такую пытку, отец, меня не хватит... Поэтому, если
вы не хотите погубить и свою душу, и мою, и души тех, кого,
возможно, вам еще удастся отвратить от зла удачнее, чем меня - вам
лучше позволить мне умереть сейчас. Пока еще я что-то понимаю и в
состоянии отвечать за себя. Иначе - два выхода. Или тот, о котором
я сказал только что, или - я просто покончу с собой. Если вы
действительно имеете ко мне хоть каплю сострадания, вы поведете
меня завтра вместе с Эльзой. Вину перед людьми, вы сказали, я
искупил на вашем допросе? Дайте искупить вину перед моей второй
матерью. Она тоже человек... Вот я это и сказал.