От статуи старуха не отошла — осталась стоять напротив, задрав
голову, но глядя, кажется, не в лицо своему божеству, а куда-то в
потолок. Или уже сквозь него, что верней, учитывая возникшее вдруг
ощущение противного острого мороза под кожей. Фульво рядом
переступил с ноги на ногу, зябко подтянув ворот, однако сделал это
всего лишь по причине дующего в проход берегового ветра — напарнику
тонкие материи неведомы, и почувствовать, какой холод разливается
сейчас вокруг, он не может. Счастливчик.
— И что это будет? — поинтересовался Фульво тихо, и
Ленца шикнул в ответ, зло и едва слышно даже себе:
— Заткнись.
Колдунья подле статуи качнулась влево, вправо, замерла на
полдвижении, покачнулась снова, и от скорченной фигуры донесся
низкий, монотонный звук, от которого уже спустя два мгновения
ощутимо заложило уши. Продолжая раскачиваться из стороны в сторону,
старуха потянула за какие-то шнуры на своем бесформенном
потрепанном наряде, и изношенное одеяние упало на пол, открыв
взорам все то, что было под ним.
— Ух, — ошарашенно выдохнул Фульво, отступив еще на
шаг назад, и Ленца с ожесточением саданул его локтем, повелев
умолкнуть.
Немудреная песнь ее стала громче, мягкие покачивания сменились
резкими рывками; голос вспрыгнул на полтона выше, и старуха
закрутилась вокруг себя, притопывая по каменно-песчаной земле
расплющенными подошвами, отроду не знающими обуви. Сквозь
растекающийся дым и сумрак пещеры иссохшее, подернутое складчатой
кожей тело виделось нечетко, однако достаточно явственно для того,
чтобы Фульво, в очередной раз поправ все предостережения, с
омерзением уточнил:
— А что, без этого никак, а?
Разумеется, Ленца и сам был не в восторге от манеры работы
некоторых персон; но — ведьмы, что с них возьмешь, у каждой есть
какой-нибудь заскок. Одна накуривается до потери рассудка, другой
непременно нужна чаша с кровью, третьей — хрустальный шар,
четвертая танцует голышом… Кстати заметить, наверняка немало народу
являлось сюда с малозначащими просьбами, лишь чтобы только это
увидеть — лет этак пятьдесят назад. «Скорее сто», — поправил
он сам себя, не сдержав брезгливой гримасы, когда в своем шальном
танце старуха подскочила, и вместе с нею подпрыгнули два сморщенных
кожаных мешка, в далеком прошлом бывших женской грудью. Ниже Ленца
старался не смотреть, дабы впредь не утратить тягу к женскому
полу.