- Куда?
- Да тут недалеко, коли не боишься темени и грязи.
- Какой грязи?
- Подворной, ясно дело, иной тут не сыскать, если в людей не
глядеть.
- Дворовой не боюсь, все из грязи слеплены, а вот в людях лучше
и не искать, во век не отмоешься.
- Ишь ты, как говоришь, прям как по написанному! – старец вдруг
отпустил моё запястье, перестав опираться на мою руку и пошёл сам,
словно молодой: - А девушке чего злата не пожалел?
- Девушке?
- Что пела на площади.
- Поёт она красиво, душу в песни вкладывает. Вот и не пожалел.
Быть может, лучше стал, чем прежде, вот и помог. Сам себе
удивляюсь, если честно, прежде был другим.
- Знаю, Сергий, знаю.
Я опешил и чуть не споткнулся.
- А мне всё ведомо: кто есть кто, что есть что. Кто кем был и
кем станет, что было и что будет. Ведомо мне, что на Роду написано,
Сергий.
Старец обернулся, и я увидел, что вся тщедушность и бренность
старого человека испарилась.
- Проводи меня, коль не боишься, - с этими словами старец пошёл
в переулок: - Мрак он такой, стоит лишь слабину дать, разом
заполонит.
Я невольно побрёл следом за человеком, имевшим с прежним
молившим о помощи немощным стариком лишь одинаковую одежду.
- Да уж, тяжко нынче на свете, некого о помощи попросить, -
старец вздохнул как-то грузно, как будто бы гора выдохнула: - Все
куда-то спешат, жаждут лишь наживы, злата до серебра, о будущем не
пекутся. Зависть и злоба внутри многих, а от этого земля наша не
очистится, не обретёт силу былую. Не устоит она, если некому будет
защитить ни делом, ни помыслом. И выродятся люди светлые, чистые,
чьи отпрыски не дадут сгинуть Роду их. Вырождаются люди, тяжко от
этого ещё сильнее. Немощь и злоба обуревает сути людские, опоры ибо
нет у люда, ни нравственной, ни духовной.
- Вера есть у людей.
- Какая вера?
- Разная, мало ли религий?
- Религий много, и богов много, а живых среди них сколько? Что
они могут дать и что за это затребуют?
Полутёмный переулок вдруг расступился, и мы прошли сквозь
заросли кустарника, выйдя на площадку парка, посреди которого
возвышались те самые гладкие столпы, которые недавно я рассматривал
с неподдельным интересом. Старец подошёл к одному и осторожно
погладил твердь.
- Вера должна быть истинной, той, что жизнь дарует и жизнью
дышит. И боги должны быть живыми, а иначе никак. А то, во что
веруют ныне – мертво, сам же ведаешь, от этого и не считаешь себя
верующим.