– Тебя, – еле слышно выдохнула Аю. – Я бы выбрала тебя.
Вот и все. Она сказала это. Опозорила себя. И Дархан, вопреки тому, что она, несмотря ни на что, ожидала, не бросился к ней, не покрыл лицо страстными поцелуями.
– А ты знаешь, все еще можно изменить, Аю, – вдруг сказал Дархан. – Все еще можно изменить.
– О чем ты? – Аю так удивилась, что даже перестала плакать. А Дархан вдруг жестко улыбнулся, повернулся и ушел, оставив ее на пустом берегу.
Она посидела еще у реки, чтобы успокоиться. Слезы высохли, но покрасневшие глаза и припухшие губы еще выдавали ее. Вот она и умылась несколько раз холодной водой, прошлась по берегу дальше, почти к изножию сопки, долго смотрела на покрытые снегом горы. Торжественная тишина вернула ей равновесие. Дархан никому ничего не скажет, а скажет – что с того? Где свидетели? Она еще своему мужу не изменила. Она, Аю, с этого дня просто не будет никуда из юрты одна выходить. И все тут. Глядишь, Дархан и перестанет ее преследовать.
Успокоив себя таким образом, Аю повеселела. Потом глянула на солнце, уже коснувшееся земли, и заторопилась обратно: в ранних зимних сумерках одинокой безоружной женщине и здесь в одиночку ходить не след, зверь иногда совсем близко к селищу подходит…
Вернувшись, она зашла все же к соседке и села с ней прясть. Прясть Аю умела очень хорошо, и ее это всегда успокаивало: кудель тянется, свивается в нитку, будто сама скользит между пальцами. И думается в этот момент о чем-то простом и уютном – о долгих зимних вечерах за тихим сумерничанием женщин, о мерцающих в полутьме угольках и сказках, которые рассказывают детям на ночь, убаюкивая… Аю незаметно начала напевать себе под нос какую-то песенку без слов.
Хозяин юрты вошел, резко откинув полог. Обе женщины подняли на него глаза и, увидев выражение его лица, замерли. Аю знала его давно, они были одного рода. И если Оху сейчас так смотрит на нее, то что-то стряслось.
– Что случилось, Оху? – стараясь казаться спокойной, спросила она.
– Хулану стало плохо прямо на пиру, – сказал Оху отрывисто. – Он посинел, схватил себя за горло и принялся кататься по земле, словно его кто душит. А потом обеспамятел. Совет прервали. Сейчас с ним шаман.
– Что? – Глаза Аю округлились, она уронила прялку. – С ним же было все хорошо еще днем!
– Я сам не видел, мне так сказали, – буркнул Оху. – Тебе надо пойти туда.