Из мебели не надо, кроме бочки, ничего,
Оставьте голый холод, заберите свой химпром.
Не надо электричества – без лампы ярче Бо
левы’е ощущения от стука под ребром.
Без лампы мне заглавней озорная буква А,
которая для вас – лишь алфавитный персонал.
Она же горизонт… Она же неба синева!
И я за ней рванул, и в синеву себя загнал.
В гробу мне тесновато и, опять же, не попить,
пошире бы метраж, но – без единого окна,
с одной дубовой дверью, чтобы вам закрыть-забить,
и с бочкой, полной бочкой полусладкого вина.
Нет буквы в алфавитной иерархии главней,
она печати ставит под «всегдА» и «никогдА».
Мне важно засыпать – метаясь, думая о ней,
когда совсем усну – переселяйте хоть куда.
***
Художник всю ночь не спит, разбивает о гамму спектр…
И так на пустом холсте появляется белый свет.
Художник весь белый день продолжает свой чёрный труд —
отличный от чёрных дел и, как правило, чёрных пут.
Художник – за гранью штор, в ареале трёхглавых лет.
На рыхлом зыбучем песке появляется новый след.
И можно пойти след-в-след, осторожно, как ходит тень.
Художник рисует снег – и одетых тепло детей.
Художник всегда один… В серой дымке трёх главных мечт.
Ты вправе найти его дом, и под кисть его лечь.
Он будет с тобою ласков, как с мокрым телёнком – мать…
Но у мастера нет молока и понятия «просто спать».
Художник всю ночь не спит, разбивает о гамму спектр…
И так на пустом холсте появляется белый свет.
Художник весь белый день продолжает свой чёрный труд —
отличный от важных дел и, как правило, нужных пут.