Нехотя тормозит рыжая газелька.
– Будь другом, до города довезешь?
– Бесплатно, что ли? – фыркает водитель.
– Да дело такое, кошелек дома забыл…
– А бошку ты не забыл?
– Да замерзаю я, вишь, мороз какой? – хватаю водилу за плечо. Он сбрасывает мою руку с плеча, давит на газ.
Жду.
Я уже знаю, что рыжая таксюшка навернется с моста. Все-таки отворачиваюсь, когда газелька летит кувырком.
Помечаю в планшетнике – еще один. Хорошую программу сделали, экс-эль, раньше на бумажке сложнее было считать. А еще раньше на глиняных табличках еще сложнее.
Бывало.
Ветер кутается в метель.
Тучи бегут по небу, догоняют самих себя.
Андрей рисует на снегу причудливые замки, здорово у него получается…
– Здорово, – говорит Илья.
– А?
– Здорово, – повторяет Илья.
– Ага… в архитектурное по молодости хотел идти…
– И?
– Какое там… вообще бы ноги с голоду протянул.
Илья кивает.
– А ты? – спрашивает Андрей.
– Что я?
– А ты… кем быть хотел?
– Я этот, МАИ кончил…
– Самолеты строить хотел?
– Выше бери, корабли… хотел в космос…
– А что ж ты…
Илья смотрит на Андрея уничтожающе, будто и так непонятно – что, бормочет что-то про перестройку и лихие девяностые.
Останавливаюсь перед дверью. Даже несправедливо, что нет никого в приемной, не спросишь – кто последний, не устроишься в углу за чередой кресел, не подумаешь, что будешь говорить перед шефом, не…
– Войдите.
Кажется, я не успел постучаться, неважно. Шеф всегда знает, кто стоит за дверью. На то он и шеф.
Вхожу. Почему-то всегда опускаю глаза перед ним, темным. Почему-то никогда не могу посмотреть на его лицо.
– Злое утро, – говорит шеф.
– Злое, – соглашаюсь я.
– Как живете? – спрашивает шеф.
Смеюсь.
– Никак не живу. Я же не живой.
– Ну что… что-то поставочки в ад у вас сократились, – говорит шеф.
Развожу руками, бывает.
– Что… хотите сказать, люди меньше грешить стали?
– Может быть.
– Что же они так…
– Ну… не век же им грешить. Грешили-грешили, образумились.
Опускаю глаза. Не смею взглянуть в лицо.
Шеф еще не знает про черные скалы, где метель бьется головой о камни.
Свет был совсем рядом. Тусклый, голубоватый, фосфоресцирующий, и уже видно было, что за этим светом открывается портал, проход куда-то в никуда, прочь от темных скал, к голубоватым холмам. К холмам, на которых не было снега, к холмам, поросшим чем-то сладким, пряным, манящим, это что-то можно было жевать, прямо так, не поджаривая на костре. Бурный поток окружал голубоватый свет, будто нарочно, чтобы не подпустить людей. И все больше казалось, что в потоке была не вода.