Общее мнение жителей Сент-Мери-Мид состояло в том, что если бы мисс Эмили страдала хотя бы вполовину так сильно, как говорила, то уже давно послала бы за доктором Хейдоком. Но мисс Эмили, когда ей на это намекали, прикрывала глаза и слабым, но полным гордости голосом заявляла, что ее случай особенный, что лучшие специалисты в Лондоне не могут в нем ничего понять и что один чудесный молодой человек рекомендовал ей поистине революционный курс терапии, и она очень надеется поправить здоровье, следуя его указаниям. Никакой деревенский лекарь, скорее всего, просто не поймет, чем она больна.
– А я думаю, – заявила однажды мисс Хартнелл, привыкшая говорить обо всем прямо, – что она поступает очень умно, не посылая за мистером Хейдоком. Наш милый доктор, в свойственной ему чистосердечной манере, сказал бы ей, что с ней все в порядке и что не из-за чего так чрезмерно страдать! И это пошло бы ей на пользу!
Однако за недостатком столь радикального лечения мисс Эмили продолжала валяться на диване, окружать себя странного вида коробочками с пилюльками, отвергать почти любую еду, которая для нее готовилась, и непременно просить чего-нибудь эдакого – обычно того, что было очень трудно достать.
Дверь перед мисс Марпл открыла та самая Глэдди, причем вид у нее был еще более подавленный, чем ожидала гостья. Мисс Лавинию она застала в гостиной (представлявшей собой четверть прежней парадной залы, из которой еще выкроили столовую, комнату для приемов, а также ванную комнату и чулан), и хозяйка встала, чтобы приветствовать вошедшую.
Конец ознакомительного фрагмента.