- Не бойся, - сказал Эл, проезжая вперёд. – Ты не умрёшь от
этого. Просто немного помолчишь. Не стоит нарушать тишину, если
твой голос не меняет её к лучшему.
Он направился вдоль улицы в сторону возвышавшегося над крышами
домов храма Укадара. Так что священник мог не трудиться тащиться к
гостинице. Однако Эл и не думал останавливать циклопарда, чтобы
молиться. Вместо этого он объехал старое, нуждающееся в ремонте
здание и направился к низким воротцам, отделявшим стоявший на
окраине города храм от кладбища, утыканного надгробиями и крестами.
На крашеных извёсткой жердях сидели жирные вороны, с тревогой
поглядывавшие в небо, где плавно и зловеще кружились их конкуренты
– стервятники.
Эл старался не обращать внимания на жителей Годура,
выглядывавших из-за углов, из окон и провожавших его любопытными,
но неприязненными взглядами. До обострённого слуха доносились
обрывки разговоров и перешёптываний: «Говорят, последний в своём
роде…», «Правда, что он людоед? Да не может быть!», «Не вздумай
выходить вечером на улицу, Кирси! Я не собираюсь тебя потом по
кусочкам…».
Всё это было привычно. Демоноборец даже не прислушивался,
пропуская мимо ушей реплики, для них не предназначенные. Люди
всегда боятся того, что не понимают, и интересуются тем, что
превосходит их. А он превосходил. Хотя едва ли кто-то из жителей
Пустоши согласился бы поменяться с ним местами. Разве что
безумец.
А ещё Эл чувствовал интерес женщин Годуры. Он накатывал особой
пряной волной и обволакивал теплом, правда, и в этих эманациях
присутствовал страх. Но не за себя, а за детей, которых, по слухам,
раз в месяц пожирал полумифический Легионер. Раньше Эла удивлял
этот интерес. Ну серьёзно, думал он, как женщины могут сладко
замирать, глядя на его укутанную в грубый дорожный плащ фигуру
верхом на мутанте с Топей? Потом понял. Всё дело было в его
уникальности. «Говорят, последний в своём роде…». Женщины мимо
таких диковин равнодушно не проходят.
Циклопард согнал коротким рыком ворон и переступил воротца
кладбища. Мягкие лапы со спрятанными в шерсти когтями ступали по
земле между могилами осторожно, словно зверь боялся осквернить
место последнего упокоения Годурцев. Эл остановил его в центре
погоста и, приподнявшись на стременах, сильно втянул тонкими
ноздрями воздух. Ничего. Только тихий шёпот, доносившийся со всех
сторон. Мёртвые говорили, и их слова сливались в неразборчивый шум,
давно ставший для охотника привычным фоном. Иногда только выделялся
в нём резкий вопль, полный боли или страха. Но и это не заставляло
Эла вздрагивать, как не шокирует никого трубный звук гудка
дилижанса на городской улице.