Жизнь в этом безмолвном уединенном месте не имеет ничего общего с такими понятиями, как “благочестие” или “чистота”, объяснял Ко-эн. Он не стремился “возвыситься над мирской суетой” или стать адептом какой-нибудь уютной религии, у которой всегда наготове воскресная школа. Просто дело в том, что для него безмолвная медитация оказалась самым действенным способом справиться со смятением и страхом, которые так долго стояли у его изголовья. Неподвижно сидя рядом со своим престарелым японским другом, потягивая “курву-азье” глубокой ночью под стрекотание сверчков, он чувствовал, что почти счастлив – и это тот род счастья, который неподвластен внешним обстоятельствам.
“С этим ничто не сравнится”, – проговорил он и надолго замолк, ушел в себя, замер без движения. Затем, возможно, вспомнив что-то в своем прошлом, вдруг одарил меня кривоватой ухмылкой, от которой по всему его лицу разбежались морщинки: “Ну, разве что только влюбленность… Когда ты молод, достаточно просто напора гормонов”.
* * *
Неподвижность, неделание – как своего рода влюбленность в мир и во все, что в нем? С такой стороны я прежде никогда об этом не думал. Отправиться в Нигде, прорваться сквозь суету мира на ту сторону – и найти больше времени для тех, кто остался в мире? Это было совсем не похоже на то, что я думал и о чем мечтал, собираясь в очередное свое путешествие – скажем, на Гаити, а оттуда в Лаос.
В самом деле, пока Коэн терпеливо учил меня сидеть в позе лотоса – одновременно строгой и расслабленной, – я никак не мог подобрать подходящие слова, чтобы объяснить ему, что меня никогда не увлекала медитация. Путешествия – дело другое, это моя радость и дело всей моей жизни. Когда мне исполнилось девять, я уже по шесть раз в год летал без сопровождения над Северным полюсом – из дома моих родителей в Калифорнии в средневековый особняк в Англии, в котором размещался мой пансион, а оттуда обратно. Едва закончив школу, я чуть ли не в тот же день устроился на работу (уборщиком в мексиканский ресторан), чтобы в скором будущем позволить себе провести весну, лето, осень и зиму восемнадцатого года моей жизни на четырех разных континентах. И с тех пор я каждый раз испытываю чувство благодарности, вновь и вновь возвращаясь в Рио, на Тибет или в Дамаск; я даже стал трэвел-журналистом и пишу книги о путешествиях, превратив свое любимое развлечение в профессию.