У девушки задрожали руки.
– Правда, синьора графиня? Я могу...
– Ну да, бери же.
Кармела схватила этот предмет и сжала его пальцами так сильно, словно боялась уронить.
В темнеющем небе продолжали порхать скворцы.
Санциани кивнула в сторону окна.
– Это шум дождя,– прошептала она.– Он так часто слышится в музыке Берлиоза. Он слышал щебетание тысяч этих птиц, когда бывал на вилле Медичи. Эту музыку он нашел именно там. И теперь птицы каждый вечер исполняют музыку Берлиоза.
Кармела не понимала, да и не слушала ее. В овале потертого золота ее лицо похоже было на старинный портрет в позолоченной раме. Умелые руки ювелира времен Возрождения, неизвестного ученика Бенвенуто Челлини, изобразили вокруг слегка позеленевшего от времени стекла переплетенные виноградные лозы и фигурки богов. Эта цепочка переплетенных тел, золотых рук, охвативших виноград в состоянии наслаждения и опьянения, обрамляла лицо девушки, отделяя ее от всего остального мира. Все мечты могли стать реальностью при взгляде на саму себя через это зеркало.
– Просто смотреться – это еще не все,– сказала Санциани.– Надо, чтобы зеркало было красивым.
И так вечер за вечером в те часы, когда в небе кружили птицы, старая дама, давая Кармеле возможность поглядеться во флорентийское зеркало, учила ее находить в своем юном лице признаки красоты; она внушала ей, что прямой нос с прозрачными ноздрями, светлые глаза с длинными изогнутыми ресницами, яблочки щек, овал лица, темные глубины волос на тонкой хрупкой шее – все это было настоящим богатством девушки, которое, перед тем как им пользоваться, следовало узнать. Санциани научила ее выщипывать брови, бывшие слишком густыми; став пореже, брови придали лицу выражение какой-то ангельской кротости; она сказала, что родинка с краю лба казалась на фоне бархатистой кожи признаком неистребимого детства.
– Вот уж не думала, что это красиво,– сказала на это Кармела.
– Мужчины будут душу продавать только за то, чтобы получить возможность прикоснуться губами к этому родимому пятну,– промолвила Лукреция Санциани.
Когда Кармела выходила из комнаты графини, ее черные волосы были то гладко причесаны на прямой пробор, то заплетены в косы и уложены венцом вокруг головы, то забраны в виде шиньона.
– Гляди-ка, принцесса опять сменила прическу,– говорили друг другу служащие отеля.