– Я спросил: что это? – глухо прорычал он.
Письмо, – ответила я, отметив, что сейчас у нас будет первая семейная ссора. Осталось только придумать, как все произошедшее повернуть в свою пользу.
Тор шумно вдохнул воздух и отвернулся от меня, застыв. По напряженным плечам становилось ясно, что он старательно сдерживает внутреннюю бурю.
Обняв его руками, я прильнула к спине мужа всем телом и прижалась для верности еще и щекой. Тор напрягся еще сильнее. Его спина и плечи закаменели, а сам он дышал медленно и размеренно.
– Это просто старые письма, Тор, – прошептала я, перемещая руки со спины на живот.
– Почему же они еще не сожжены? Неужто так дороги? – прогудел муж.
– Совсем не поэтому, – фыркнула. – Я просто о них забыла. Когда-то они меня забавляли, а потом я спрятала их и выбросила из головы. Понимаешь? Это столь неважно для меня, что я совсем о них забыла. Если бы Хельга не начала перетряхивать сундук, то и вовсе никогда бы не вспомнила.
– Мне казалось, вы часто роетесь в своих сундуках, – проворчал Тор, явно до конца не убежденный сказанным мною.
– Конечно, – не стала отрицать я. – Но письма я спрятала надежно, в потайное отделение.
– Но кто писал их тебе и когда? – спросил Тор настойчиво. Сразу стало понятно, что он не отступится, пока не узнает все досконально. Отстранившись от меня, Тор повернулся и выжидающе замер, сложив руки на груди в защитном жесте. – Судя по словесным кружевам, это не простой добрый воин, – в голосе мужа послышалось легкое презрение.
– Ты прав, – согласилась я немедленно. Надеюсь, давний воздыхатель Хильдегарды и в самом деле не был воином. – Ты ведь помнишь, что я училась на западе? Девушек и юношей обучали отдельно, да и жили мы в разных помещениях. Хотя иногда мы все-таки проводили время вместе под присмотром учителей. Случалось это очень редко. Мы все были так молоды, неудивительно, что у некоторых возникали симпатии. Этот… молодой человек просто таким образом выказывал мне знаки внимания.
Если взгляд Тора и смягчился, то лишь процентов на пять. Он все еще смотрел недоверчиво, но хотя бы вспыхнувшей в первый момент ярости больше не ощущалось. Подозреваю, что это просто была первая, самая острая реакция, которую не всегда возможно проконтролировать.