«В храме молятся два человека. Один сокрушается:
– Я разорен! Мне не вернули долг, мне нечем выплачивать ипотеку, меня уволили с работы! Господи, дай мне хотя бы тысячу, чтобы прожить этот день!
Второй дает ему деньги и говорит:
– Возьми и не отвлекай Господа по мелочам».
Сначала проснулось сознание. Не открывая глаз, Марина пошевелила руками, попыталась приподнять голову. Как же больно… Опустив руку, нащупала пачку сока, медленно поднесла к пересохшим губам и не спеша сделала глоток, потом еще. Сок липкой тошнотой встал в горле. Сердце дрожало, билось часто-часто, и давно знакомый страх смерти, страх умереть прямо сейчас входил в душу, сковывал тело. Марина медленно села на кровати, стараясь не разбудить Олега. Она тихонько переползла через него и, еле шевеля босыми ногами, поплелась в ванную. Марина старалась не обращать внимания на тошнотворное состояние. «Сейчас все пройдет, пройдет, пройдет…». Она открыла кран, села на край ванны и стала ждать, когда потечет совсем ледяная вода, чтобы, как всегда, смывая боль, зачерпнуть три огромные пригоршни воды, обливая поочередно лицо, шею, волосы, плечи. Она стояла по пояс мокрая, босая в луже ледяной воды, и живший с ней долгое время страх постепенно отползал, как жирная змея. Не вытираясь, Марина пошла на кухню. Струйки воды стекали с длинных русых волос, оставляя на линолеуме тонкие дорожки. Мокрая майка облепила тело, неприятно холодила. Ее мелко трясло. В дверце холодильника стоял дежурный пузырек с валокордином. «Раз, два, три… двадцать… тридцать шесть». Сколько тебе лет – столько капель. Мама учила. Мама, мама… Видела бы она сейчас свою дочь, стоявшую у кровати Машки, ссутулившуюся горбушкой от абсолютного бессилия. Машка еще спит, сегодня в школу не надо, выходной день, суббота. «Провались они пропадом, эти корпоративы! – Марина присела на краешек кровати дочери и заплакала. – Не могу, малыш, больше не могу… Господи, я не хочу жить ТАК!» Голову разрывало, от слез стало еще тяжелее, в виски тупой болью била кровь. Марина прилегла, обняла спящую дочь, уткнувшись Машке в затылок. Детский запах дочери немного успокоил. «Надо же, десять лет, а она все ребенком пахнет», – улыбаясь и проваливаясь в похмельную дрему, подумала Марина.