Марина всегда помнила запах жареной картошки с луком, которой ее угощала сестра. Вкуснее жарил только отец. К картошке Оля крошила салат из помидоров со сметаной, обильно его солила, посыпала укропом и наливала Маринке сладкий крепкий чай. Сестры уплетали вкусный обед, замакивая мягким хлебом сметанную жижу, и болтали ни о чем. В одно из таких простых застолий Оля просто сообщила сестре, что беременна.
– Оля, от кого?! Надуло, что ли?
– Да есть один товарищ. В парке познакомились.
– В парке познакомились, и давай беременеть сразу?
– Нет, погуляли маленько.
– Че-то совсем маленько вы погуляли. И что? Срок какой?
– Два месяца.
– Врачи знают?
– Да, была в консультации.
– Разрешили рожать?!
– А кто их спрашивал?
– Оль, ты же на лекарствах!
– А я их не пью уже четыре месяца.
– Как не пьешь? Тебе же нельзя без них! Ты что?!
– Как видишь, можно. И я вполне сносно себя чувствую.
– Ну ты даешь, сестрица! А родители знают?
– О чем, о лекарствах?
– Да обо всем! О ребенке, о врачах! И о лекарствах!
– Узнают в свое время.
Маринка зависла. «Что теперь будет? Как выносит? Как рожать будет?! Отец ее прибьет…»
– Что хоть за мужика-то нашла? Толковый хоть?
– Очень. Десять лет сидел, думаю, толку поднабрался.
– О-бал-деть. Ну тебя и занесло, сестрица! – Марине вдруг стало так жаль сестру и так ноюще страшно за нее…
Вечером Оля по телефону сообщила обо всем родителям. Марина ждала грандиозного скандала. Тамара Николаевна, немного подумав, что-то пораскинув в голове, наиграно весело, предваряя отцовский гнев, заключила:
– Вот и хорошо, может, пройдет все, когда ребеночек родится.
– Что все? – чересчур тихо спросил Иван Иванович. – Что – все?! – разделяя слова и увеличивая звук, повторил отец.
– Да болеть перестанет! Маринка вон говорит, Олька четыре месяца таблеток не пьет.
– Еще и таблеток не пьет?! Твою ма-а-а-ать!.. Я сейчас пойду к этой курице твоей безмозглой, докторше твоей, и всю ей рожу растворожу! Она не должна была ей разрешать рожать! Не дол-жна!!! – отец бушевал уже на полную громкость.
– Да погоди ты рожать, дай ей выносить сначала! – Тамара Николаевна, наконец, начала соображать, что случилось.
– Я вам сейчас тут всем дам выносить! – Иван Иванович выкатил глаза. – Тебе, мать, в первую очередь! Проглядела! Донянчилась! Досюсюкали! А ты чего? – отец повернулся к Марине.