– Марина, ты что, на помойке себя нашла? Ну что тебе в нем? Что-о? – ровесница Ярика, Наташка Солоткова, в который раз возмущенно отчитывала Маринку. – Ты что, не могла парня среди ровесников выбрать?
– Могла. И не одного, – расстроенно ответила Толмачева.
– И кого, курам на смех, в дом привела? Нет, он, конечно, начитанный, ничего не скажешь, воспитанный, образованный, знаем мы его, как облупленного, он тут до тебя еще нарисовался, фиг сотрешь. Не к тебе одной подкатывал.
– В смысле? – Марина насторожилась. – К кому еще?
– Да ладно, проехали. Ты не обижайся, но кто тебе еще правду скажет? Он собственник жуткий, а жена его, Светка, с ним почти пятнадцать лет промучилась, жаловалась нам. Она за него с тобой боролась не из-за большой к нему любви, а потому, что у нее свое отнимают, понимаешь? Обидно ей, что пришла какая-то малолетка на все готовое, такая вся на пафосе: подвинься, Света! Конечно, ей обидно вот так отдать все сразу.
– А что она отдала? Что «все»? Квартиру он ей оставил, ушел в однушку. Библиотеку – ей. Сын с ней. Алименты платит. Что она потеряла?
– Да мужика она потеряла! Му-жи-ка! Пойди сейчас найди нового, отмой, приручи, привыкни к его привычкам, – Солоткова говорила со знанием дела. Знает, плавала.
– Сама же сказала, не за любовь боролась, по привычке. И зачем кого-то отмывать? Найди чистого.
– Ты мала еще, милая, о любви рассуждать. Вырастешь и разницы не найдешь, где любовь, где привычка.
– Может, и не найду. Я, Наташка, без любви жить не буду. Ни с кем. Никогда!
– Ну-ну, давай не живи. Не смеши мои тапочки! Ты сейчас, что ли, по любви вышла? Через год взвоешь!
Марина обижалась. Но взвыла она гораздо раньше.
От Ленки Фокиной Марина звонила Ярику несколько раз, предупреждала, что задерживается.
– Яр, не волнуйся, я с девчонками. Давно не виделись, часам к восьми буду, хорошо?
– Марина, ноги в руки, быстро домой!
– Да мы одни, они без парней пришли, мы даже без спиртного.
– Тебе что-то не ясно?
«Блин, меня даже отец так не дрессировал», – Толмачева начала заводиться. Неожиданно для себя она уверенно возразила:
– Я приду к восьми. Понятно?
Бросила трубку.
– Маринка, ты как в КПЗ живешь, – посочувствовала Светка Зубарева, затягиваясь сигареткой.
– КПЗ – это камера предварительного заключения, а я уже осуждена, причем безвинно, и сижу в тюрьме. И похоже, срок мне влепили приличный.