– Яр! Открой! Это бесполезно, – негромко сказала Марина, она была почти спокойна. – Слышишь? Открой! Не позорься перед соседями.
Дверь открылась не сразу. Маринка была собрана, никакой истерики. С вырывающимся из груди сердцем она вошла в СВОЙ дом. Зашла на кухню. «Так, прекрасно. Два только что вымытых бокала из-под вина. Ага! Пустая бутылка в мусорном ведре». Заглянула в ванную. Полотенца мокрые. Кровать заправлена наспех. И запах. Его ни с чем не спутать, этот шлейф такого привычного, особого запаха соития мужчины и женщины; сегодня он был особенно мерзок, и его сладковатая основа вызывала у Марины тошноту.
– Завтра я иду в загс подавать заявление на развод. Детей у нас нет, разведут быстро, – Марина удивлялась своему почти спокойствию. – Вопросы есть?
Мерзкое, лживое выражение лица Ярика. Немного смятения, но, в общем и целом, он прав, он оступился, он мужчина.
– Малыш, это не то, что ты думаешь.
«Тупость беспросветная».
– С этой женщиной мы вместе работаем.
«Конечно, я вижу, потрудились. Старались для Доски почета».
– Малыш, не молчи!
«Я не молчу, урод, я ору, ты не слышишь?!»
– Ну что? Что? Она пришла, куртку финскую сыну принесла, у нее на базе блат!
«Ярик, ты идиот».
– Куртку сыну – это хорошо, – наконец сказала Марина, – сын – это святое; особенная гордость для отца – наследник в финской куртке. Семья – моя крепость, жена – не стена, отодвинуть можно, курица – не птица, женщина – не человек.
– Марина, у тебя бред.
– Бред, Ярик, – это ты. Ты недоразумение в моей жизни, и сегодня я бредить перестану.
Всю библиотеку, что Марина собрала, работая в книжном, Ярик оставил себе, даже редкую подборку детских книг, которые его сыну по возрасту уже не подходили, Маринке не отдал.
– Ты себе соберешь. А у меня еще будут дети.
«Вот урод, – Марина внутренне сжалась, – меня распотрошил, как курицу, а у него еще будут дети… подонок».
Она со злостью срывала комнатные занавески, укладывала в картонные ящики посуду, зная, что этим пользоваться она никогда не будет. «Зачем? Зачем ты это делаешь? Зачем унижаешься, зачем мелочишься? А ни зачем. Пусть! Все бабы так делают. Потом стыдно будет, Марина. Пусть стыдно, это потом. А сейчас все сломать, все перевернуть. И что-то надо сказать ему, побольней, пообидней, что же? Что?»
– Прибежишь ведь скоро, малыш! – Ярик ухмылялся, наблюдая за истерикой молодой глупой жены.