И тут Евдокия Матвеевна произнесла:
– Здесь совсем душно. Выйду в коридор, может, там есть ветерок.
– Мама, можно и мне пойти, а то скучно? – и Лена взяла с собой узбекскую самодельную куклу, которую ей купили на самаркандском базаре у старушки-мастерицы.
Надя чувствовала, что Николаю Владимировичу хочется высказаться до конца, и сама попросила рассказать о том, каким образом он познакомился с женой.
– Должно быть, вас изумило, как мы, два несхожих человека, оказались супругами? Об этом расскажу с удовольствием: приятно будет вспомнить молодость и романтичную историю нашей любви.
Лицо попутчика оживилось, хотя в глазах была грусть:
– В 1902 году я окончил Московский университет и одержимый идеей служить простому народу уехал работать в одну из деревень Тверской губернии. Разумеется, мои родители не одобрили такой выбор, но переубедить сына не смогли. Они, обедневшие дворяне, считали такую работу недостойной для нашей фамилии, хотя от нее осталось лишь пыль времен. А ведь они жаждали увидеть единственного сына каким-нибудь важным чиновником, даже министром. Однако я был непреклонен, и родители отступили, хотя не сомневались, что через год сам сбегу из этой глухомани. Почти так и случилось.
В деревне меня встретили хорошо, и я весь ушел в работу. Я получал радость, видя, как дети бедняков умнеют на глазах. Даже после уроков стал задерживаться в школе. Как обычно, я занимался с отстающими учениками, проверял тетрадки и готовился к следующему уроку. В этой школе работала молоденькая уборщица по имени Евдокия. Обычно она приходила мыть полы после занятий. Иногда в пустой школе мы оказывались одни. Евдокия была общительная, и мы частенько беседовали с ней на разные темы. Я рассказывал ей об истории российских царей, чтобы просветить малообразованную девушку, а она рассказывала мне о деревенской жизни. Так мы сдружились, и я стал помогать ей – носить ведра из колодца, особенно в морозные дни.
Тогда ей шел восемнадцатый год. Ее простота и открытость тронули меня, ко всему же она была красивой, и деревенские парни давно поглядывали на нее. Однако Дуня знала себе цену и не подпускала их к себе. Это злило их. И вот однажды по деревне пошел слух, что, мол, Евдокия и молодой учитель занимаются в школе непристойными делами. И очень скоро разразился гром. Как сейчас помню, это случилось перед Пасхой. Евдокия вымыла полы, и я читал ей рассказ Мопассана, сидя рядом. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге явился ее отец. Это был мужик лет сорока, обросший, изрядно пьян, с красными глазами, лицо злое. Шатаясь, в грязных сапогах он подошел к нам. Мы медленно встали, а пьяный мужик забормотал: «Значит, вы тут вдвоем, одни. Выходит, люди болтают правду». Не успел я и рта открыть, как получил сильный удар в грудь. Я отлетел и ударился спиной об стенку. Когда мужик двинулся на меня с кулаками, испуганная Евдокия завизжала: «Папенька, не бейте учителя: он из дворян, у него важная родня в полиции, они сошлют вас на каторгу». Видимо, дочь знала слабости отца, и мужик остановился. Словом, кончилось тем, что ее отец объявил дочери: «Отныне тебе нет места в нашем доме». В слезах девушка кинулась за отцом – тот выругался матом и сильно хлопнул дверью.