Ах! Как замечательно разлетелись коричневые стекла и брызги пива. Ему впору тогда было делать укладку волос, ведь пиво фиксирует и неплохо. Ленка говорила. Только так с подонками, метать бисер перед свиньями занятие, как известно, неблагодарное. Осколки осыпались, как метеориты, или звездный дождь. Почему-то мне тогда так показалось и все в покадровом воспроизведении. Я даже видел, как некоторые стекляшки заскочили ему за шиворот, наверное, левое ощущение. А вот именно так я думал тогда меньше всего.
Второго я зацепить не успел, точнее, протормозил как-то, и лениво стало. Бандерлог рухнул на асфальтовую дорожку, падая, он догнался, ударившись виском о паребрик. Знаете, такой потрепанный временем паребрик с выступающими в неправильной архитектурной композиции во все стороны камнями, львиная часть бетона выкрошилась.
Боже! Я думал, – убил. Его тело было, как мешок, все лицо залито кровью, текло с головы, куртка-ветровка медленно, но стабильно принимала краплаковый тон. Потом он, и это самое жуткое, ненавижу такое, забился в конвульсии. Я чертовски перепугался и, наверное, оттого с розой в руке стал надвигаться на толпу.
– Пошинкую! Черти заповедные, – зашипел я. – Иди сюда, дичь! Я погляжу, какого цвета у вас гнилой ливер. Демонюги, бесы, ну давай, стебанемся, я готов… Слышь, ботва, я «эр» не выговариваю, художник неместный, попишу и уеду, – и все такое понесло из меня, прорвало, у меня бывает, если кто перегнет палку. А эти индейцы шнифты на своего подпеска пилят, а он нижний брейк исполняет. Мышь глумленая, как будто ему в зад всадили паяльник в поисках канифоли, а на грудь нежно положили включенный утюг.
– Ты же замочил его?! – застонал вдруг один из пехоты. – Пацаны, он отмороженный, мы его после вычислим.
И давай к своему «хатхи» подгребать, а сами, гляжу, на измене лютой. И это они мне, пингвины теплотрасные, говорят, что отморозок, во, умора! Правда, у меня мандраж прошел, стало легко. Сам бросил взгляд на это около бордюрное туловище. Смотрю, вроде задышал ровнее, а кровища черными ручьями, что Ниагара, так и поливает. «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца».
– Слышь, – сказал я им. – Опарыши! Вы своему папуасу лепилу покличьте, а то ласты склеит.
После я ушел, а, зайдя за угол дома, даже пробежался, ну его к лешему, контора наедет, встрянешь. Эти пинкертоны исповедь слушать не обучены, упакуют, хоть ты и не при делах. Но тогда я отскочил удачно, а могли просто даже шапками закидать, будь душой покрепче.