Уже учась в институте, я прочитала статью, в которой рассказывалось о том, что иконописцы, от молитв и воздержания в еде буквально входили в своеобразный транс, рисуя изображения святых, не помня в тот момент ничего и ни на что, не реагируя, отчего затем иконы часто называли нерукотворными.
Иногда мне казалось, что я впадаю в подобное состояние, когда, начиная рисовать, настолько погружаюсь в какую-то иную реальность и собственные ощущения, что часто не замечаю ничего вокруг себя часами, проживая иную жизнь и иные эмоции в том, что я рисовала.
Вот и сейчас несмотря на полный душевный раздрай и желание отомстить нахалу за то, что унизил меня перед мужчинами, а Нила выставил пустым местом, я погружалась в совершенно иную реальность, где не было монотонного гула мощного двигателя, пролетающей мимо бронированных окон ночи и мужчин, которые выполняли свою работу, заключающуюся в обеспечении моей безопасности.
Я погружалась в чистоту линий и невинность белоснежного листа, почти шелкового на ощупь, где рождался мой новый мир, сотканный из моих переживаний и ощущений настолько острых, как кончик наточенного карандаша, что способен проткнуть кожу своим острием.
Это был мой транс.
Мой маленький экстаз, куда я могла погрузиться, не обращая внимания ни на что вокруг, и главное никому не мешая, даже если второй отрезок нашего пути был преодолен, и все машины остановились в укрытии кромки леса, чтобы мужчины смогли размять онемевшие от и напряжения тела.
Снова захлопали дверцы черных машин и послышались голоса снаружи, к которым я уже не прислушивалась, зная, что им лучше не мешать.
Это хорошо, что все были заняты своей работой, и никто сейчас не мог видеть, чем именно я занималась.
Ох, папа точно не был бы доволен мной!
Но что было поделать, если листочки и цветочки не шли ни в какое сравнение с тем, что я видела?
Боже, это тело и глаза!
Я рисовала его, задыхаясь от эмоций, которые душили меня!
Я сама себе напоминала наркоманку, которую порвет от ломки, если я не сделаю этого прямо сейчас!
Кусая тонкий карандаш обветренными губами, оттого что постоянно прикусывала их, мои пальцы подрагивали от совершенства линий, которые струились по бумаге, давая мне то, что было далеким и недоступным.
…я словно могла прикасаться к нему кончиками пальцев, рисуя на белом листе.