Рахма-бен-Джабир, вождь иоассамитских пиратов
Он выглядел опустившимся человеком, поскольку никогда не стирал свою рубашку и менял ее лишь тогда, когда она превращалась в лохмотья. Он всегда ходил босым, а на плечи небрежно набрасывал черный плащ из козьего пуха, обвязывая голову засаленным грязным платком, называемым кефией. Жизнь и характер этого человека были известны всем; жители Бушира ценили его, ухаживали за ним и одновременно боялись. Его любезно принимали и развлекали всякий раз, когда он посещал британскую факторию. Однажды, пишет мистер Бэкингем, «в моем присутствии врачи британского флота и крейсеров компании послали за ним, чтобы осмотреть его руку, которая были сильно повреждена. В нее попали шрапнель и множество осколков, и несколько дней рука напоминала кровавое месиво, а сам пират находился при смерти. Однако он все-таки поправился безо всякого хирургического вмешательства, хотя кость от плеча до локтя была раздроблена и кусочки этой кости постоянно выходили наружу. Теперь его предплечье и локоть соединялись с плечом лишь мясом, кожей и сухожилиями, без каких-либо признаков кости. Явившись в факторию, Рахма-бен-Джабир без приглашения уселся за стол и стал пить чай, поскольку было время завтрака, а его спутники расположились на стульях вокруг него. Все они были грязны до невозможности, а некоторые, не стесняясь, снимали с себя насекомых, которыми кишели их одежда и волосы, и бросали на пол. Длинные руки и ноги Рахма-бен-Джабира были покрыты шрамами и следами от ран, нанесенных саблей, копьем и пулями; их было, наверное, больше двадцати. Его лицо от природы было злобным и некрасивым, а теперь стало еще более уродливым из-за пересекавших его шрамов и отсутствия глаза. Когда один из английских джентльменов, присутствовавших здесь, небрежно спросил его, сможет ли он отбиться от врага своей бескостной рукой, он выхватил из-за пояса кривой кинжал и, поддерживая здоровой левой рукой локоть правой, крепко зажал рукоять кинжала в кулаке и, размахнувшись, нанес резкий крученый удар, добавив при этом, что только и мечтает перерезать своей раненой рукой как можно больше глоток. Я был потрясен этим грубым желанием и диким торжеством, прозвучавшим в голосе этого человека, сохранившего способность убивать ни в чем не повинных людей. Не знаю, как описать охватившие меня стыд и горечь, когда все собравшиеся громко расхохотались в ответ на мои слова о том, что я отказываюсь восхищаться этим человеком».