Социальные истоки диктатуры и демократии. Роль помещика и крестьянина в создании современного мира - заметки

В русской историографии принято другое название – Английская буржуазная революция. – Примеч. ред.

«Политические реформы, которые, начиная с Парламентского акта 1832 года, установили в Великобритании полноценную демократию, произошли в XIX – начале XX в. Но эти меры были успешными из-за постепенной эволюции конституционных и парламентских институций за столетия до 1832 года» (курсив мой. – Б. М.; [Schweinitz, 1964, p. 6]). В другом месте автор осмотрительно аргументирует (и я согласен с этим тезисом), что капиталистическое и демократическое решение проблем модернизации невозможно воспроизвести [Ibid., p. 10–11].

Феодализм по-разному определяется специалистами по истории общества, экономики, права и конституции, причем различные аспекты менялись с различной скоростью. Полезную дискуссию см.: [Cam, 1940, p. 216].

См. также: [Hexter, 1961, p. 144–145], где тот же факт помещен в контекст критики чрезмерного внимания Тони к экономическим факторам. (Краткий современный обзор территории, рассматриваемой Тони, см.: [Thirsk, 1959]. Акцентируя разнообразие географических и социальных обстоятельств огораживаний, автор приходит к тем же общим выводам [Ibid., p. 19–21].) Тони также добросовестно проводит подобные различия. Однако Джоан Тирск считает естественный прирост населения одним из более значительных факторов [Ibid., p. 9]. Эрик Керридж приводит убедительные причины для сомнения в статистических данных по огораживаниям [Kerridge, 1955, p. 212–228]. Его главный аргумент состоит в том, что многие из обвиненных в огораживаниях были впоследствии оправданы, поэтому статистические данные преувеличенны. В условиях преобладающего политического влияния тех, кто занимался огораживаниями даже в эпоху Тюдоров, в этом факте нет ничего удивительного. Хотя имеющиеся цифры нельзя принимать всерьез, ясно, что сама проблема была серьезной в важнейших регионах Англии. Ссылки на Тони и Керриджа отсутствуют в кратком библиографическом обзоре в конце книги Тирска.

Спустя полвека после Тони современные исследователи по-прежнему подчеркивают связь между торговлей шерстью и аграрными изменениями. Однако примерно к середине XVI в. стимул для перехода с зерна на шерсть ослабел, земли стало не хватать, рабочей силы было много, а цены на зерно резко выросли. Хотя характер торговли шерстью изменился, динамика цен с 1450 по 1650 г. была резко восходящей, за исключением временных флуктуаций. (См.: [Bowden, 1962, p. xviii, 6 (table 219–220)].)

Такой вывод делается в работе: [Klein, 1920, p. 351–357].

[Lipson, 1956, vol. II, p. lxvii—lxviii]. Хекстер вульгаризирует и искажает предложенный Тони анализ этой тенденции, утверждая, будто тот пытается втиснуть Пуританскую революцию в предопределенную идеологическую концепцию неизбежного наступления буржуазной революции, изобретая «легенду, что прибытие горожан в сельскую местность разрушило старую патриархальную экономику деревни и заменило ее жесткой и безжалостной буржуазной коммерцией» [Hexter, 1961, p. 94–95]. Это просто неверно. В анализе Тони подчеркивается более или менее спонтанный характер адаптации высших классов землевладельцев к новой ситуации, созданной возросшей значимостью торговли, чей главный центр развития он усматривает в городах [Tawney, 1912, p. 408]. Это не имеет никакого отношения к простой миграции в деревню горожан, вооруженных новыми идеями. В подтверждение своих построений Хекстер цитирует работу Тони (p. 177–200), с щедростью обобщая точную референцию замечанием «passim», и статью Тони «Появление джентри» [Tawney, 1954]. (Подлинную позицию Тони см.: [Ibid., p. 184–186].) На самой первой странице при цитировании Хекстера Тони предложил одно из самых красноречивых предостережений против идеологической детерминистской истории, которое мне когда-либо приходилось видеть. В его длинных пассажах могут встречаться отдельные высказывания, упоминающие о покупке горожанами поместий и их фермерстве на коммерческой основе, однако это не суть его аргумента [Tawney, 1912, p. 177].

В английском языке слово «фермер» обычно обозначает фермера-арендатора либо того, кто арендует и обрабатывает участок земли с помощью или без помощи наемной рабочей силы в зависимости от наличного капитала. В редких случаях слово «фермер» относится к собственнику земли. (См.: The Shorter Oxford English Dictionary, s.v. «farmer».)

Ср. [Campbell, 1960, p. 176–178], где цитируется исследование Фасселла (G. E. Fussell) о ранних методах ведения фермерского хозяйства.

Для сравнения с Францией см.: [Nef, 1957]. Об атаке на привилегированные компании см. также: [Lipson, 1956, vol. 2, p. lviii—lix].

Крестьянские восстания недостаточно хорошо изучены. Тони, возможно, преувеличивает их связь с огораживаниями. Наилучший материал, доступный мне, был в книге: [Семенов, 1949, с. 277, 284, 287–291, 300–304, 307, 309, 321, 324, 327, 349]. Основное содержание этого материала, ограниченного XVI в., в следующем. Было три главных восстания, в которых принимали участие крестьяне: 1) Благодатное паломничество 1536–1537 гг., в основном феодальное и антироялистское движение, в котором крестьяне участвовали наряду со своими лордами; 2) Девоншир и Корнуолл в 1549 г., экономически отсталая область; и 3) в районе Норфолка в том же году, где связь с огораживаниями подтверждается. Тревор-Роупер характеризует крестьянский бунт в центральных графствах в 1607 г. как «последнее чисто крестьянское восстание в Англии», там же встречаются термины «левеллеры» и «диггеры» [Trevor-Roper, 1953, p. 40]. Это восстание также было направлено против огораживаний.

См.: [Lipson, 1956, vol. 2, p. lxv, 404–405; James, 1930, p. 79, 241–243].

См. превосходный анализ в: [Manning, 1965, p. 247–269, 252, 263]. (Здесь и далее курсивом указаны страницы, на которые автор обращает особое внимание. – Примеч. ред.)

См. весьма подробное исследование по этому вопросу, вышедшее тогда, когда данная книга была уже в печати: [Stone, 1965, ch. 4, p. 163]. Автор приходит к выводу, что доля пэров в быстро растущем благосостоянии Англии резко пошла на убыль и именно эта перемена в относительном, а не в абсолютном финансовом положении оказалась значимой.

Достижение Тони состоит в осознании значимости и привлечении внимания к структурным изменениям в английском обществе, хотя статистический фундамент его аргументации является, вероятно, ее наиболее слабой частью. Он, возможно, преувеличил количество титулованных аристократов, которые не справлялись с новой ситуацией, и количество джентри, которые извлекали выгоду из нее. Критику статистических методов Тони см.: [Cooper, 1956, р. 377–389], а также приложение об интерпретации статистической информации.

См.: [Trevor-Roper, 1953, р. 8, 16, 24, 26, 31, 34, 38, 40, 42, 51]. Хотя аргументация Тревора-Роупера не безупречна, он представил множество подтверждений существенного влияния «простых джентри» в армиях Кромвеля. Вариант позиции Тревора-Роупера см: [Yule, 1958, р. 48–50, 52, 56, 61, 65, 79, 81], особенно p. 80, где автор соглашается с тем, что представителей джентри было меньше среди армейских офицеров-индепендентов. Резкую критику тезиса Тревора-Роупера см.: [Zagorin, 1959, р. 381, 383, 385, 387].

Подборку релевантных свидетельств см.: [Zagorin, 1959, р. 390; Hardacre, 1956, р. 5–6].

См., напр., классическую монографию: [Hammond, Hammond, 1911], ср. [Johnson, 1963].

[Hammond, Hammond, 1911, р. 49–50]. В одном исследовании позиция этих авторов подверглась критике за преувеличение роли коррупции и предвзятости в том, как парламент обходился с огораживаниями. (См.: [Tate, 1942, р. 74, 75].) Автор изучил каждый случай, где можно было найти запись о том, что члены парламента собирались для рассмотрения прошений об огораживании в графстве Ноттингемшир. Он обнаружил, что в 71 % из 365 рассмотренных случаев «нет оснований предполагать, что несправедливость была причинена из-за частного эгоистического интереса парламентариев, за исключением того, что несправедливость по необходимости причиняется в некоторой степени, когда в классовом обществе члены одного класса законодательствуют о жизни и собственности тех, кто занимает совершенно иную позицию в социальной иерархии» (курсив мой. – Б. М.). Но когда далее говорится, что «парламент землевладельцев, вероятно, не менее предвзято рассматривал дело о сохранении землевладельческого крестьянства, как делал бы парламент угольных промышленников, размышляя о необходимости продолжения существования углевладельцев», – создается впечатление, что автор опроверг свой собственный аргумент.

См. вышеупомянутые исследования Джоан Тирск.

Несмотря на все сочувствие к жертвам, Хаммонды четко фиксируют этот момент: «Бессмысленно приноравливать свою скорость к медленному буколическому темпераменту мелких фермеров, воспитанных в простых и старинных нравах и встречающих подозрением любое неожиданное предложение» [Hammond, Hammond, 1911, р. 36].

См.: [Mingay, 1962, р. 472, 479], где в качестве подтверждения приводятся путешествия Артура Юнга. В другом месте Мингей приводит значительные свидетельства в пользу того, что очень крупные землевладельцы не действовали экономически прогрессивными методами, увеличивая свою собственность; если такое происходило, то в основном за счет выгодных браков либо через корыстное использование общественных фондов. Стимул для усовершенствования методов культивации исходил от «публицистов, сельского дворянства, собственников-владельцев и крупных фермеров-арендаторов» [Mingay, 1963, ch. 3, р. 166, 171]. Автор согласен (p. 179) с тем, что огораживания были главным вкладом землевладельцев в экономический прогресс.

См.: [Ashton, 1955, р. 40], а также таблицу цен на пшеницу в 1704–1800 гг. [Ibid., p. 239; Deane, Cole, 1962, р. 94], где приводится таблица ежегодного количества парламентских актов об огораживаниях в 1719–1835 гг. (само по себе это не более чем весьма приблизительный показатель числа крестьян и размеров земель, затронутых огораживаниями); [Gonner, 1912, р. 197; Levy, 1911, р. 10, 14, 16, 18, 19]. Иную точку зрения см.: [Johnson, 1963, р. 87, 136]. Следует учесть также: [Chambers, 1953, р. 325, n. 3]. Прежний взгляд, согласно которому мелкие землевладельцы исчезли к 1760 г., отчасти базировался на анализе записей о налогах на землю (как в выше указанной работе Джонсона). Но сомнения в надежности этих данных см.: [Mingay, 1964, р. 381–388].

См.: [Ibid., р. 99, 180–181, 184, 186]. Если это заключение правильно, главная ошибка Хаммондов состояла бы в преувеличении важности парламентских огораживаний как таковых. В отличие от меня Мингей минимизирует проблемы и масштаб огораживаний [Ibid., р. 96–99, 179–186, 268–269].

Карту огораживаний общинных полей в XVIII–XIX вв. см.: [Clapham, 1952, vol. 1, р. 20]. Карта базируется на работе Гоннера [Gonner, 1912] и опирается на более ранние исследования, статистические данные в которых небезупречны.

Т. Аштон утверждает, что «…если бы выселению подверглись значительные массы, они вряд ли бы безропотно покинули эту землю. Однако об аграрных восстаниях или сколько-нибудь значимых локальных стычках того времени нет никаких свидетельств. Это был процесс постепенного вытеснения» [Ashton, 1955, р. 36]. О последнем аграрном бунте в 1830 г. см.: [Hammond, Hammond, 1911, ch. 11, 12].

[Plumb, 1950, р. 132]. Этот превосходный обзор отчетливо выделяет конфликт между интересами землевладельцев и торговцев. См. также [Mingay, 1964, р. 260–261, 265] о конфликте между крупными собственниками и мелкими джентри, фермерами и городскими средними классами, пик недовольства которых, по утверждению автора, приходится на время Американской войны.

Многое в тех событиях напоминает американскую реакцию на коммунистическую экспансию после 1945 г. Та же неопределенность относительно характера революционного противника, та же эксплуатация этой неопределенности со стороны правящих социальных групп, то же разочарование и смятение среди прежних сторонников, когда зарубежная революция обманула их ожидания. В последующем разделе книги и в связи с другими типами реакционных движений я постараюсь рассмотреть эту фазу более полно.

Здесь автор распознает этот факт и приводит подробные свидетельства характера этих отношений после 1830 г. Хотя это прекрасное исследование было опубликовано слишком поздно для того, чтобы я успел в полной мере воспользоваться его результатами, оно избавляет от потребности в более обстоятельном повествовании, нежели приведенный мной очерк событий XIX в.

Главными проводниками акта были виги, помещики-аристократы с традиционными семейными и групповыми связями среди «денежных кругов» лондонского Сити и немалой долей фабричного капитала в индустриальных провинциях. Будучи аристократами и пользуясь прочностью своего положения, они были готовы принять реформу, чтобы избежать худшей опасности, т. е. революционного взрыва, подобного тому, что случился во Франции в 1830 г. Но при необходимости они были не против применения силы. Лорд Мельбурн, представлявший эту группировку в министерстве внутренних дел, безжалостно подавил восстание деревенских рабочих (1830 г.): 9 рабочих были повешены, 457 сосланы, почти столько же были заключены в тюрьму на различные сроки. Он отказался рассматривать позитивные меры для устранения недовольства. Так лидеры вигов ясно показали свое намерение сохранить английскую собственность в неприкосновенности. См.: [Briggs, 1959, ch. 5, р. 237, 239, 249–250], где приводится расклад сил за и против реформы, а также увлекательную и поучительную биографию Мельбурна авторства лорда Сесиля.

О том, что из этого вышло, см.: [Turberville, 1958, ch. 11–13].

В конце XVIII в. появились признаки резкого антагонизма между старым сословием сквайров, цеплявшихся за монополию на местную политическую власть, и новыми промышленниками. Впоследствии они нередко мирно уживались. Однако вплоть до настоящего времени владельцы мелкого бизнеса остаются за пределами аристократического круга.

См. интересное приложение о деловых интересах джентри – исследование о тех, кто заседал в парламенте в 1841–1847 гг.: [Aydelotte, 1962, р. 290–305].

Для Германии см.: [Preradovich, 1955, S. 164]; для Англии – [Aydelotte, 1962, р. 301]. К сожалению, автор не приводит отдельных данных по палате общин, которые могли в значительной мере изменить картину.

См.: [Thompson F., 1963, р. 308–318], где рассматриваются различия в воздействии экономического спада на разные землевладельческие группы.

См. превосходную статью: [Gallagher, Robinson, 1953, р. 1–15].

[Duby, 1962, vol. 2, р. 572–599; Bloch, 1955–1956, vol. 1, p. 95–105]. Анализ Дюби, написанный спустя 30 лет после работы Блока, в основном сходен с анализом последнего (хотя и более подробный), за исключением того, что он устанавливает главные тенденции полтора века спустя.

См.: [Bloch, 1955–1956, vol. 1, р. 120–121; Sée, 1939, vol. 1, р. 125, 129], об эмансипации рабов [Lefebvre, 1954, р. 251].

В дополнение к [Duby, 1962] см. [Sée, 1939, vol. 1, р. 93] и особенно [Bloch, 1955–1956, vol. 1, р. 107, 111–112, 134–135, 150–153].

Ср.: [Histoire de France, 1911, pt. 1, p. 383]. Этот том, написанный самим Эрнстом Лависсом, остается, несмотря на прошедшие годы, одним из самых ясных анализов французского общества при Людовике XIV.

Карты на фронтисписе указанной работы показывают ситуацию в 1660–1710 гг.

[Labrousse, 1944, vol. 1, р. 208]. Насколько мне известно, из обещанных шести появились только две части этого издания, поэтому нет свидетельств, подтверждающих некоторые обобщения Лабрусса.

См.: [Forster, 1960, p. 47–48, 68–71]. Если не указано иное, сравнения с Англией выполнены мной. – Б. М.

См.: [Lefebvre, 1954а, p. 164, 210–211; Sée, 1939, vol. 1, р. 175; Bois, 1960, p. 432–433]. Последний из указанных авторов подчеркивает свое согласие с другими исследователями, что для крестьянина было важнее получение чистого дохода, а не разновидность права работать на земле.

Точные цифры неизвестны. Оценку для конца XVII в. см.: [Göhring, 1935, S. 232, 260].

См.: [Histoire de France, 1911, pt. 1, p. 367; Sagnac, 1945, vol. 1, р. 61]. Ф. Сагнак указывает, что у Людовика XIV было всего около 30 чиновников, действовавших от его имени и ответственных перед ним. Согласно М. Гёрингу, в это время всего было около 46 тыс. чиновников при населении 17 млн человек [Göhring, 1935, S. 262].

См. также: [Mathiez, 1954–1955, vol. 1, p. 18, 21], где выражена схожая точка зрения, но с большим сомнением.

См.: [Labrousse, 1932, p. 378, 381, 410–411]. Полагаю, что Лабрусс прав относительно общего направления, но я скептически настроен по отношению к точности его статистических выкладок и не пытался суммировать его измерения. Институциональные изыскания Форстера соответствуют выводам Лабрусса.

См.: [Ford, 1953, p. 145–146], где автор рассматривает работу Жана Эгре, откуда и заимствует цифры.

Вопрос требует дополнительного детального рассмотрения. Гёринг включает в эту категорию также и магистратов. Но доказательства Эгре, процитированные Фордом в предыдущем примечании, вызывают сомнения на этот счет.

Исключение см.: [Barber, 1955] (но экономические основания обойдены стороной).

См.: [Labrousse, 1944, p. xxvii, xxviii, xlviii]. На p. xxxviii автор привлекает внимание к тому, что внешняя торговля в последней трети XVIII в. основывалась на реэкспорте колониальных товаров, в основном сахара и кофе, и поэтому не может служить индикатором роста внутреннего производства. См. также: [Sée, 1939, vol. 2, p. xiv—xv] и более подробно: [Sée, 1925, p. 245–249].

О последующих событиях см.: [Mathiez, 1927].

См.: [Sée, 1939, vol. 1, p. 214–215; Sagnac, 1945, vol. 1, p. 139–143]. Много материала см.: [Porchnev, 1963].

См., напр.: [Goubert, 1960], где основное внимание обращено на статистическую информацию для отдельной области; книга мало пригодна для понимания функционирования институций.

См.: [Cobban, 1964, vol. 1, р. 112–117], автор корректирует распространенное убеждение, что бедные крестьяне сопротивлялись разделению общинной земли.

Ясное общее описание коллективных практик и сопротивления предпринимаемым на них атакам см.: [Bloch, 1930, p. 330–331, 513–527]. В последнем пассаже автор отмечает, что отношение бедняков к разделению общинной земли зависело от местных условий, а попытки отменить общие права через ограниченные огораживания обычно наносили им вред. См. также: [Lefebvre, p. 71–114] (о коллективных правах) и [p. 424–430] (об их возрождении во время революции). Источник Лефевра указывает на то же общее направление: бедняки нередко желали разделить общинную собственность, но держались за другие общие права.

Можно проследить множество подробностей этого процесса для отдельной области в превосходном описании: [Saint Jacob, 1960, p. 435–573].

Стандартные наблюдения о репрессивном характере налогообложения при старом режиме могут быть преувеличением. См., напр.: [Goubert, 1960, p. 152], где подчеркивается фундаментальная честность системы в той области, которую автор изучал.

Стоит отметить, что вожди революции разрушали традиционные крестьянские практики скорее с осторожностью. Учредительное собрание не пыталось отменить assolement forcé, обязанность каждого жителя деревни пахать, сеять и собирать урожай одновременно со всеми остальными, вплоть до 5 июня 1791 г. И тогда оно сделало это не напрямую, а через декрет, позволяющий каждому собственнику свободно выбирать сельскохозяйственные культуры для посева. Ни Учредительное собрание, ни Конвент не наложили запрет на vaine pâture obligatoire, т. е. на право свободного выпаса на обработанных полях сразу после сбора урожая. См.: [Bloch, 1930, p. 544–545].

Об уступках 4 августа Марат написал: «Только свет от пламени, в котором пылают их дворцы, заставил их великодушно отказаться от привилегии удерживать в цепях человека, который уже силой вернул себе свободу». Английский перевод заимствован из: [Revolution, 1962, p. 27].

См.: [Rude, 1959], где дается подробная информация о составе парижской толпы в великие дни революции.

См.: [Cobban, 1964, p. 115; Le Partage… 1905, p. xvii]. В последнем источнике приводятся подробности законодательства. Речь председателя комитета по сельскому хозяйству (p. 337–373) – это красноречивая попытка сочетать типичные капиталистические идеи прогресса в сельском хозяйстве (через частную собственность и отмену общинной земли на английский манер) с усилием ответить на запросы бедного населения. «Однако, господа, если право собственности священно, то таковы же и требования бедняков», – замечает он в одном месте (p. 360). Чтение целого ряда петиций, напечатанных в этом издании, убедило меня, что интерпретация крестьянских требований, которую предложил Альфред Коббен, является правильной, а господствующие ныне теории, что бедняки противились разделу общинной земли, являются ошибочными.

Длинную цитату из речи Барера см.: [Soreau, 1932, p. 121–122].

«La nation seule est veritablement proprietaire de son terrain». Цит. по: [Mathiez, 1927, p. 73].

О Доливье см.: [Ibid.] про убийство – p. 66 и про самого Доливье – p. 72–76.

Авторские цитаты из Цезаря и Тацита показывают, что он едва ли был крестьянского происхождения. Но также очевидно, что господствующие среди крестьян уравнительные практики (такие, как vaine pâture) и атаки на них должны были стимулировать поиски легитимации в исторических прецедентах.

Мне кажется заблуждением называть санкюлотов на этом этапе Французской революции пролетариатом или хотя бы протопролетариатом, как это делает Герен [Guérin, 1946]. Весь радикальный натиск исходил от ряда страт, которые были вытеснены с исторической арены, что характерно для современных революций, как я надеюсь показать в свое время. Герена можно критиковать за его ошибочное использование понятий, однако его критики не пытаются заменить их более приемлемой интерпретацией. Я нахожу подобную критику малодушной и хотел бы публично признать свой долг перед Гереном. Без его книги, как, конечно же, и без книги Матье [Mathiez, 1927], я никогда бы не написал этих страниц.

Как указал Матье [Mathiez, 1927, p. 613], из-за инфляции ассигнатов маленькие люди в не меньшей степени несли финансовое бремя революции, чем священники и эмигранты.

Обширные цитаты из Ру см.: [Ibid., p. 212, 218]. Более подробный анализ социального состава и чаяний санкюлотов см.: [Soboul, 1968, pt. 2].

Превосходный общий обзор комитетской программы контроля см.: [Mathiez, 1927, pt. 3, ch. 3].

См.: [Lefebvre, 1959, p. 648, 671]. Хотя информация Лефевра относится лишь к Северу, по всей видимости, такие же условия господствовали почти везде.

См.: [Mathiez, 1927, p. 471]. Здесь и в других местах даты в парантезе, одна по григорианскому, другая по революционному календарю, являются результатом моих вычислений по удобной таблице, см.: [Soboul, 1968, p. 1159–1160]. У историков революции есть досадная привычка указывать только число без указания года, и, когда они делают так, прибегая к революционному календарю, возникает немалый шанс ошибиться.

См.: [Guérin, 1946, vol. 1, p. 166–168, 189–191]. Согласно Р. Коббу [Cobb, 1961–1963, vol. 2., p. 403], сопротивление было самым сильным в областях, богатых зерном. В других местностях армию нередко приветствовали как справедливого судью, несущего возмездие спекулянтам, богатым торговцам и фермерам. Однако основные сведения Кобба относятся к народной реакции в малых городах, а не среди самих крестьян.

Книга Ч. Тилли фокусируется на различиях между контрреволюционными и патриотическими областями на юге Анжу; книга П. Буа – на соответствующих различиях в департаменте Сарта. Обе представляют собой сочетание исторического и социологического подхода.

Буа в книге 3 [Bois, 1960] пытается более явно, чем Тилли, связать социальные различия с политическим поведением. Тем не менее остается загадкой, какие именно политические последствия произошли из «социальной индивидуальности крестьянства». Здесь и в других местах у меня нет намерения прибегнуть к дешевому трюку и просто показать логические неувязки в результатах работы добросовестных исследователей. Реальное использование результатов работы других ученых (в отличие от их простого резюмирования и воспроизведения) раньше или позже заставляет ставить вопросы, которые выходят за пределы предложенных ими явных ответов. Но именно их упорный труд позволяет выявить такого рода вопросы.

В области, которую исследовал Буа, аутсайдеры-буржуа одержали победу в борьбе за эту собственность.

См.: [Greer, 1935]. Две карты Франции на фронтисписе данного труда позволяют увидеть эту часть истории с поразительной ясностью. Одна показывает регионы контрреволюции и внешней агрессии, причем департаменты ранжируются на ней от регионов, свободных от опасных волнений, до тех, где проходили важнейшие военные операции гражданской войны. Другая показывает количество казней, причем департаменты ранжируются от тех регионов, где было менее десяти, до тех, где было больше сотни. За понятным исключением Парижа, эти карты демонстрируют почти точное совпадение. Связь между контрреволюцией и количеством казней является сильным аргументом против центрального тезиса Греера, что разрыв во французском обществе был перпендикулярным и что террор не был инструментом классовой борьбы (об этом подробнее в Приложении).

Выводы автора основываются на ряде ценных местных монографий по экономике и социальной структуре.

Последующие обобщения в основном опираются на труды Лефевра, книги [Auge-Laribe, 1950; Hunter, 1938], а также на две познавательные статьи Райта [Wright, 1953a; 1953b]. Актуальные размышления по этому вопросу см.: [Wright, 1964].

Подобно многим терминам такого рода, понятие «крестьянство» (peasantry) невозможно определить с абсолютной точностью, поскольку различия размываются на краях самой социальной реальности. Предшествующий опыт подчинения высшему классу землевладельцев, признанный и закрепленный в законе, который, однако, не всегда запрещал выход из этого класса, явные культурные отличия и значительный уровень de facto владения землей составляют главные отличительные черты крестьянства. Поэтому чернокожие издольщики, работающие сегодня на Юге, могут по праву считаться классом крестьян в современном американском обществе.

См.: [Randall, Donald, 1961, p. vi]. Этот общий обзор, полностью документированный и снабженный прекрасной библиографией, является наиболее полезным введением к сегодняшнему состоянию вопроса в исторической науке. Информативные обзоры прошлых дискуссий см.: [Beale, 1946; Stampp, 1959], которые дают замечательную подборку тогдашних и современных исторических сочинений о причинах войны. В предисловии издателя (p. vi) К. Стамп повторяет замечание Х. Била, сделанное более чем за дюжину лет до этого, что дискуссии не привели к однозначному решению, а нынешние историки нередко просто предвзято воспроизводят определенные темы, заданные еще в то время.

Цит. по: [Hacker, 1940, p. 288]. Цифры Рандалла и Доналда близки к этим.

См.: [Owsley, 1949, p. 138–142]. Это исследование создало у меня впечатление фольклор-социологии, которая упускает из виду почти все существенные политические и экономические вопросы.

См. табл.: [Phillips, 1929, p. 177] и обсуждение якобы имевшей место сверхкапитализации трудовых ресурсов: [Conrad, Meyer, 1958, p. 115–118]. Даже если владелец плантации и не попадал в ловушку, которую сам же себе создал, – это тезис Филлипса, который оспаривают Конрад и Мейер, – все-таки достаточно ясно (и этого оба автора не отрицают), что многие плантаторы столкнулись с ростом расходов на рабочую силу. См. также: [Nevins, 1947, vol. 1, p. 480], где приводятся взгляды современников.

Описание плантации у Невинса поразительно напоминает рациональные методы расчетов, которые господствовали, даже без использования письменности, в средневековом английском поместье. См. яркое описание: [Bennett, 1956, p. 186–191].

Как и в случае французской буржуазии в период до буржуазной революции, мне не встретилась хорошая монография, где рассматриваются решающие политические и экономические вопросы. [Foner, 1941] – достаточно полезное издание, но на него нельзя положиться для общего анализа, поскольку главное внимание там уделяется нью-йоркским бизнес-кругам, тесно связанным с Югом. Автор – хорошо известный марксист, но в этом исследовании почти нет догматизма. Надо принимать во внимание также промышленные интересы в Пенсильвании и Массачусетсе, но адекватное исследование отсутствует.

Об отношении к единству см.: [Nevins, 1947, vol. 2, p. 242]; о журналистской позиции того времени см.: [Stampp, 1959, p. 49–54]. Подборка из «Buffalo Courier» от 27 апреля 1861 г. (p. 52–53) интересна своим протофашистским языком.

[Nevins, 1950, vol. 1, p. 225–226]. В своей итоговой оценке причин войны Невинс сомневается в значительной роли проблемы тарифа и в целом в экономических факторах. См.: [Ibid., vol. 2, p. 465–466]. Об этом подробнее см. ниже, но в связи с тарифом его мнение кажется мне противоречивым.

Невинс рассказывает по сути ту же историю [Nevins, 1947, vol. 2, ch. 5, 6].

Карта распределения аболиционистских обществ в 1847 г. [Ibid., vol. 1, p. 141] показывает, что их было не меньше в Огайо, Индиане, Иллинойсе, чем в Массачусетсе.

Поддержка У. Сьюарда была значительной в сельской части Нью-Йорка [Ibid., p. 347], поэтому скорее всего такие же настроения господствовали среди восточных фермеров.

О контексте этого соглашения, которое представляло значительный переворот в прежних идеях, господствовавших на Востоке, см.: [Zahler, 1941, p. 185; Nevins, 1950, vol. 1, p. 445].

С учетом латиноамериканского опыта С. Элкинс [Elkins, 1963, p. 194–197] представляет «каталог предварительных замечаний», которые могли бы помочь уничтожению рабства без кровопролития: обратить рабов в христианство, обеспечить неприкосновенность семьи для рабов, позволить рабу использовать свободное время для увеличения своей покупной цены. Эти меры кажутся мне все еще крайне реакционными: символические перемены в рамках рабовладельческой системы.

Невинс подчеркивает моральные причины и одновременно сообщает, что большинству людей до них не было никакого дела. Насколько я могу видеть, он нигде не рассматривает этот парадокс. См.: [Nevins, 1950, vol. 2, p. 462–471], где приводится его общее объяснение; о широко распространенном стремлении к миру [Ibid., p. 63, 68]. Но у Невинса много фактического материала, весьма полезного для разрешения парадокса. Краткое выражение тезиса о том, что ответственность несут политики, дается в выдержке из текста Рандалла «Lincoln the Liberal Statesman», перепечатанной в: [Stampp, 1959, p. 83–87]. Р. Николз и А. Крейвен предлагают варианты третьего тезиса [Nichols, 1948; Craven, 1953]. Следует заметить, что ни один из авторов не представляет чистую версию или юридический аргумент для специфического объяснения. Это дело акцентов, но очень сильных.

О социальных группах, поддерживавших компромисс на Юге, см.: [Nevins, 1947, vol. 1, p. 315, 357, 366, 375]. На p. 357 Невинс замечает, что «самыми многочисленными были умеренные… которые верили как в права южан, так и в Союз, но надеялись, что их можно примирить». Другими словами, они хотели сразу всего. Про общую реакцию в том числе на Севере см.: [Ibid., p. 293–294, 346, 348]; больше подробностей о реакции бизнес-кругов северян см.: [Foner, 1941, ch. 2–4]. Волнения по поводу беглых рабов как на Севере, так и на Юге, похоже, были наиболее сильными там, где проблема меньше всего встречалась. Свидетельства в пользу этого тезиса см.: [Nevins, 1947, vol. 1, p. 384].

По поводу реакций на Севере и Юге на предложение Дугласа см.: [Nevins, 1947, vol. 2, p. 121, 126–127, 133–135, 152–154, 156–157]. Симпатизирующий рассказ о Дугласе см.: [Craven, 1957, p. 325–331, 392–393]. В связи с актом Канзас-Небраска Крейвен убедительно показывает, что бесчестные политики северян воспользовались рабством как фальшивым предлогом. По поводу дебатов Линкольна – Дугласа он пишет, что возвышенные моральные двусмысленности Линкольна представили Дугласа человеком абсолютно безразличным к вопросам морали. Это описание совершенно противоположно тому, что есть у Невинса. Комментируя действия Дугласа при повторной постановке проблемы рабства после билля Канзас-Небраска, Невинс замечает: «Когда как океан под ударами стихии вздыбились волны негодования, он [Дуглас] был озадачен. Тот факт, что неодолимые приливные силы в истории являются моральными силами, всегда спасает человека от неясных моральных принципов» [Nevins, 1947, vol. 2, p. 108]. Это пышная риторика, а не историческое исследование. Успешным политическим лидерам приходится быть морально двусмысленными, когда они пытаются иметь дело с конфликтующими моральными силами. Последующие историки превращают политиков в нравственных героев. Обычно Невинс не опускается до подобного нонсенса.

Зимой 1858–1859 гг. были планы создать на Юге новую политическую силу, характеризуемую Невинсом как «консервативная, национальная, юнионистская партия, которая должна была обойти стороной вопрос о рабовладении, раскритиковать всех сторонников сецессии, продвигать широкую программу внутренней модернизации и с конструктивных позиций победить демократов» [Nevins, 1950, vol. 2, p. 59]. Партия рассчитывала на голоса состоятельных людей, политических лидеров, журналистов, она пыталась завоевать симпатии небольших фермеров, а не крупных рабовладельцев, но не добилась никакого успеха. Во время последней фазы, когда сецессионисты контролировали ход событий, их главной оппозицией стали те, у кого были прямые торговые связи с Севером, т. е. торговцы и профессионалы в южных портах, а также мелкие фермеры (см.: [Ibid., p. 322, 323, 324, 326]). Нью-йоркские бизнес-круги постоянно меняли свою позицию. После яростной защиты Компромисса 1850 г. они стали практически аболиционистами, когда с подачи Дугласа был принят акт Канзас-Небраска, а вскоре вновь переменили свою позицию. Как замечает Фонер, «после 1850 г. абсолютное большинство нью-йоркских торговцев пребывало в уверенности, что локальные очаги конфликтов успокоятся, если только “политики и фанатики” перестанут заниматься спорными инцидентами» [Foner, 1941, p. 138]. Желание уклониться от проблем было единственной неизменной темой в их взгляде на мир. Беспокойство плохо сказывается на бизнесе. «Геральд» предсказывал 10 октября 1857 г.: «Проблема рабовладения должна уступить место таким более важным темам, как стабильность валюты, надежный кредит, а также постоянная и прочная гарантия безопасности, на которую могут положиться все разнообразные бизнес- и коммерческие круги в стране» [Ibid., p. 140–141]. С этой позицией могли согласиться умеренные слои Севера и Юга. Со временем она превратилась в позицию, которая позволила завершить Гражданскую войну и покончить с ее последствиями.

Британское Содружество наиболее очевидный кандидат. Его распад на независимые образования за последние полвека подкрепляет приведенное выше обобщение.