Шоколад с перцем, или От любви бывают дети - страница 42

Шрифт
Интервал


– А-а-а! Ты что?!

Мой сын стоял рядом с кроватью и внимательно разглядывал меня. Кроме шуток, в двух дюймах[34] от моего лица он глазел на меня, как те страшилы-близнецы в «Сиянии»[35]. Я так и ждала, что он сейчас заговорит скрипучим капризным, как у близнецов, голосом: «Идем, поиграй с нами», пока силилась дух перевести и инфаркт не схватить.

– Вот дерьмо… Гэвин, кроме шуток. Нельзя стоять тут и глазеть на маму. Это нелепо, – пробормотала я, положив ладонь на пылающую, раскалывавшуюся голову и стараясь успокоить бухающее в виски сердце.

Иисусе милостивый, кто вчера вечером саданул меня по голове и сдох во рту?

– Ма-а-ам, ты сказала плохое слово, – уведомил меня сын, забираясь на кровать и усаживаясь мне на живот. Моя вторая ладонь пришла на помощь первой, обхватывая голову, я сжала их, боясь, как бы голова не взорвалась и не разлетелась по всей комнате.

– Да, малыш, мама сказала плохое слово. Случается такое и с мамами. Только обещай мне, пожалуйста, никогда их не повторять, понял?

Он принялся скакать вверх-вниз на моем животе, словно оседлал идиотский скачущий шар с ручками.

– Гэвин, перестань. Маме сейчас нехорошо, – взмолилась я.

Он послушно замер, подался вперед и, распластавшись по мне, приблизил свое лицо вплотную к моему.

– Мам, – заговорщицки зашептал он, – хочешь, я изобью твоих друзей?

Я убрала ладони с головы и, открыв глаза, глянула на сына:

– Гэв, ты это о чем?

Он подтянул ручки, сложил их у меня на груди и уперся в них подбородком.

– Твоих друзей, мам. Из-за которых ты заболела, – пояснил он голосом, в котором отчетливо слышался вопль: «Как ты не понимаешь!»

Я обвила руками его тельце и повела головой в его сторону:

– Даже не представляю, о чем это ты, дружок.

Он рассерженно засопел. Бедный ребенок. Ему приходится терпеть тупую мать.

– Папа говорит, тебя заррразили твои друзья Дзонни, Дзек и Хозе. Это друзья понарррошку, мам. Если бы Лука меня заболел, уж я б ему въезал!

– Гэвин! Прекрати, нельзя так говорить, – принялась я выговаривать ему.

– Халашо, – фукнул он. – Деда бы пощекочил ему яйца.

«О-о-о! Только не за дедом! Когда ты перестанешь быть попугаем-повторюшкой?! Ты неисправим! Теперь понятно, почему некоторые дикие животные поедают своих детенышей».

– Просто перестань говорить про яйца, – вздохнула я и перевернулась, отчего он с хихиканьем скользнул на постель.