Приехав из отпуска, Маринка обнаружила, что беременна. Через девять месяцев родилась девочка. Еще через год была зачата двойня.
Муж сказал:
– Видимо, наш официальный запрос долго обрабатывался там, на небесах. А твоя первая твоя молитва, которую ты бессознательно произнесла, когда упала, быстрее дошла.
– Но я же чертыхалась! – возразила Маринка.
– Господу виднее, – сказал муж.
Марина тенью замирает у стены. Все тяжелее давит внутри, незримо мигает на животе зеленая стрелочка «вниз». Живот стал твердым комком, его туго сводит, подпирает. Восемь стеклянных, пыльных, желтых ламп склеиваются в хоровод.
– Ох, – слышит она, – ох, охх…
В дверях соседней родилки стоит старуха. Нет, настоящая старуха, без преувеличения. Древняя, как век. И беременная. Она держится руками за живот и, не мигая, смотрит на Марину.
– Охх, как мне страшно-то, доченька, – шамкает она, глядя на нее слезящимися глазами. – Зачем я на это пошла? Месяшное не приходило, пятый месяц… аборт не делают на пятом месяце.
– Все будет хорошо, – говорит Марина.
– Ох, ничего-то не будет хорошо, – машет рукой старуха. И опять: – Охх… Охх…
Страх овладевает Мариной. Начинается белая ночь. Студенты куда-то делись, коридор родилки почти пуст. Схватки то становятся больнее, то вновь затухают.
Приходит Верник.
– Так, милая Марина Игоревна. По глазам вижу, что ты…
– Эпидуралочку бы.
– Да пошла ты. Какая еще эпидуралочка! Ложись. Так. Вирсавия, сейчас будем прокалывать плодный пузырь.
– Оба или один?
– Только один, – Верник показывает один палец.
– Пальцем? – Марина приподнимает брови в гримасе ужаса.
– Спицей! – укоризненно смотрит на нее Верник и качает головой, мол, неприличное спросила. – Вот этой спицей. Главное, ты не бойся. И не ори ты, главное. Орать ты будешь на потугах.
– Как меня зовут? – спрашивает Вирсавия.
– Вирсавия…
– Хорошо, – одобряет Вирсавия. – Да всем бы так рожать, как ты.
– Правда?
– Правда.
– Принесу тебе мячик, – говорит Верник. – На мячике порожаешь. Схватки сначала будут сильнее, а потом станут менее болезненными.
Вот идет Вирсавия, тащит туго надутый мяч. Марину водружают на самый полюс, велят покачиваться, пружинить вверх-вниз. Схватки сразу становятся резче, длиннее, уже приходится подбирать дыхание, как конец клубка. С боков шара, на котором сидит Марина, стекают грязно-бордовые капли, оставляя следы. Ее постепенно, миллиметр за миллиметром, выворачивает наизнанку.