– Юрий Алексеевич?
И я безнадежно кивнул.
– Искренне приветствую вас! Юлия Михайловна ждет в машине. Прошу следовать за мной.
И надел многоугольную фуражку с лаковым плавником козырька и лаковым же пупырышком на макушке. Ретрочудо, а не фуражка, из тех времен, когда строились московские кремовые высотки, как храмы. Слава тебе господи, не мэр. Мэры не столь эксцентричны, чтобы носить антикварные фуражки, им опасно, им могут вольномыслие вменить, оппозиционерство, претензии на мировое господство, и пропал мэр, и сгинул мэр в авиакатастрофе.
Или, может быть, все-таки?..
Юлька…
– Юлька! Что это за… самодвижущийся экипаж?! Что это за… «черный воронок»?!
Она стоит у распахнутой дверцы черно-лакового дива угловатых самоуверенных и чванливых очертаний. Более всего диво напоминает гигантскую карету на высоких колесах или массивное барочное бюро черного дерева, предмет непомерной гордости господина начальника тайной канцелярии.
– Юлька?!
– «Слово и дело», дорогой, «слово и дело». Я тебя сейчас арестую. Навсегда. Ты попался. Ты влип. Ты даже не представляешь, во что ты влип. Но не обижай моего Никиту Спартаковича, он один в Москве управляет таким вот счастьем на колесах, «черным воронком», как ты ляпнул, провинциальный невежда. Таких «черных воронков» в мире вообще единицы, чтоб ты знал, колхозник. Ну что, поехали, Юра Мареев? Попробуем? «Ай гоу ту Москоу», дубль два?
Дубль один. Эти камни теперь мои
…Мне, порождению Нового Арбата, не постичь пассионарности, неизбывной полнокровности, цепкости и центро-стремительности провинции. Не постичь упрямства, слепого и неодолимого муравьиного инстинкта, с которым издавна штурмуется наша московская, наша нутряная спесь – отполированная до глянца основа основ столичной традиции, основа основ нашего самоуважения и оправдание нашего самодурства. «Это мое!» – кричу я, и чуждое тысячеголосое эхо вторит… вторит… вторит…
Матвей Фиолетов. Из неопубликованного (так как этот пошлый бред не приняли ни в одном уважающем себя издательстве даже в те самые, прославленные оголтелым либерализмом, восьмидесятые годы)
– What about your summer holidays, my dear friends? – спросила мама, она же учительница английского, она же классный руководитель. Спросила в последний день перед летними каникулами. – What about your plans? Who wants to tell us? In English, please!