Ничего из этого заговора не вышло, потому что Ирина Владимировна, понятное дело, унюхала лекарство в компоте, заподозрила неладное, угадала виновников, возмутилась и устроила отравителям вселенский скандал, бурю с громом и молниями и проливными слезами. Но потом сама испугалась, устыдилась, взяла себя в руки и притихла, стараясь смириться с происшедшим в Москве.
Ирине Владимировне приходилось тяжело, и неожиданно для себя она предалась тайной порочной страсти – курению. Всегда носила с собою пачку купленных в Тетерине болгарских сигарет «Родопи» и тешилась, курила. Курила, когда была уверена, что никто ее не видит: под высоким берегом Генераловки на узком, затененном, всегда сыром и потому безлюдном пляжике; на опушке недальнего леса под паутиной, съедающей черемуху; в тени разбитой заброшенной, водонапорной башни.
Курила и мыслями бродила от Таганской площади до Яузы и обратно, по переулкам, по лестницам, вниз-вверх, челноком туда-сюда. Мимо желтого ампира на углу Тетеринского переулка, которого, кажется, и не замечала ранее, но он, как видно, отпечатался где-то в глубине ее существа. Мимо белой колокольни, сияющей пронзительней небесного золота. По темно-голубому асфальту мимо высокого буро-красного с белыми наличниками и оконными переплетами особняка нарышкинского барокко, что в переулке, ползущем от Яузского бульвара. Вверх по Ватину переулку к Таганской площади мимо любимых старых-престарых церковок, и все они разноцветные, и каждой – приветственный поклон. Мимо странного, интересного дома песочного цвета на улице Володарского, дома со сказочными чердачками, с волшебной башенкой, где хотелось бы угнездиться и ткать узорные холсты – вверх-вниз вдоль рамы, челноком туда-сюда продергивать нити цвета Москвы, глядя на окрестности.
О пыльной московской квартире, забитой истлевающими книгами, где побывала, о берлоге Валентина Московцева, Ирина Владимировна силилась не вспоминать, но получалось у нее плохо. Книжная пыль, словно наркотическое вещество, включилась в обмен веществ и вызывала чуть ли не галлюцинации, грезы наяву, формировала ночные сновидения. И Валентин вновь, как в молодости, снился ей, напоминал о себе. И острый стыд приключившегося любовного неуспеха по прошествии дней притупился, обернулся бы сладким вдохновляющим женщину опытом, если бы не… Если бы не брошенная небрежно на книгу, обвязанная длинным шнурком желтая косточка-талисман, почти такая же, как та, что носила на шее Ритуся. Это открытие и было сводящим с ума кошмаром, ловушкой, из которой не виделось выхода. С этой ночью, с этим мраком в сердце Ирине Владимировне предстояло прожить несколько лет.