На храмовой горе - страница 4

Шрифт
Интервал


– Я не хочу по-тихому! Я хочу в центре Иерусалима громко жениться на русской как Свободный человек в Свободной стране.

– Но зачем так демонстративно, ты уважай…

– Себя! Надо уважать себя и свою свободу. У меня никого нет, честно, но, если говорить принципиально…

Первая фраза моего внука:

– Ты привезла с собой воды? У нас воды мало, а пить надо много.

Я плачу. Ты видишь, родной? С водой никаких проблем. Я нареву тебе целую речку.

Насчет воды. Ни разу нигде не было с водой перебоев. Ни в городе, ни в кибуце, ни в мошаве.

На берегу Мертвого моря в абсолютный несезон работал пресный душ и сверкали чистенькие туалеты. И потому в далекой от озера Киннерет квартире на любом этаже бьет тебя душевая струя, смывая слезы обиды за свое отечество. Ну, почему! Почему? В речных городах, в которых я жила, – Ростове и Волгограде – вода в домах подымалась только до второго этажа. Ночью, сонные и злые, мы дежурили у кранов, чтоб наполнить банки, кастрюли, ванную. Моя сестра в подмосковном Болшеве так живет до сих пор. Моя подруга в Ростове жила в обкомовском доме. Для них круглосуточно работал насос. Я столько могу рассказать про воду… (Это у меня пунктик.) Вернее, про ее отсутствие.

– Поцелуй кибернетику, – говорит мой муж. – Это она главная.

Могу и кибернетику. Просто я не знаю, как она выглядит в материальном воплощении. Как компьютер? Но он в рекламных роликах убивает меня окончательно. Ибо рекламирует товар, которого нет. При помощи компьютера, которого у меня нет тоже. И тогда я вспоминаю давний-давний разговор на своей кухне. Приехал приятель мужа. Очень засекреченный ученый. Для Тайного Получения Премии. На Личном Самолете. Вот почему все с большой буквы. При таком раскладе лучше было бы его в дом не пускать. Но мужик был больно хороший. Человеческий мужик. Он-то – сам! – и начал разговор о том, сколько в каждой семье – подчеркиваю, в каждой! – работает людей на мир и на войну. Интересная получилась у нас игра. Посчитали сначала по семьям. Потом по классам. По курсам. Выяснилось. Из пяти – трое на войну. При оптимистической арифметике.

– Понял? – спросил нас приятель-ученый. Сел в личный самолет и улетел. Многое было в этом его «понял». Казалось, что его жег позор. За подленькое и мелочное прошлое, за то, что все его силы были отданы… уничтожению человечества.