Стали звякать уже беспрерывно и требовательно, тот, кто звонил, знал, что я нахожусь дома. Наверняка. Так что пришлось мне подняться и отправиться к двери.
– Кто? – спросил я, хотя обычно я через дверь разговаривать не люблю и открываю сразу, вопреки всем правилам безопасности.
– Это я, – ответила Тоска.
– Кто это «я»? – Я решил ее немножечко позлить.
– Я, Тоня.
– Ятоня? Не знаю никакую Ятоню…
– Куропяткин! – Тоска все-таки разозлилась. – А ну прекрати немедленно! Открывай!
– А, Тоска, это ты! Так бы сразу и сказала!
Я открыл дверь.
Так я и знал – Тоска была не одна. С этим она была, с великим князем Питером, не знаю его фамилии, но бабушка его была знакома со многими членами семьи Романовых.
– Привет, – улыбнулся Питер.
– Здорово, Пит, – тоже улыбнулся я и сразу так ему, чтобы не расслаблялся: – Ты, надеюсь, против войны в Ираке?
– Куропяткин! – побагровела Тоска.
– Да-да, конечно, – закивал Питер, – против. Мой папа ходил в пикет к Белому дому…
– Наш человек, – сказал я.
И впустил эту парочку к себе.
– В комнату проходите, – пригласил я.
Тоска провела своего нового дружка в мою комнату, а я рванул на кухню. Заглянул в холодильник. Так. Сначала пиво. Пиво было, кисло тут уже две недели, осталось с отцовского дня рождения. Три бутылки – как раз. И что-нибудь на закуску, что-нибудь такое, древнерусское. Хорошо бы репу, да репы у нас нет. Шпроты! Шпроты еще круче репы. Я схватил банку, схватил открывашку и вырезал крышку как можно более безобразно, с заусеницами.
Появилась Тоска.
– Ты что это? – Она указала на пиво и шпроты. – Ты чего придумал?
– Русское гостеприимство, – объяснил я.
– Прекрати немедленно!
– Американец может подумать, что у нас низкий уровень жизни. А тут, – я указал на стол, – такое изобилие…
Тоска выбежала с кухни. Я нарубил дебильными кусками черный хлеб, уставил все эти угощения на жостовский поднос и двинул в свою комнату.
Тоска встретила меня бешеным взором.
– Кирнем по бутылочке, – изрек я и раздал бутылки. – За знакомство. Это старинная русская традиция, ты же должен знать, Питер.
Банку со шпротами я поставил на журнальный столик. Последний аккорд – горсть пластиковых вилок. В хаотическом порядке. По подносу. Натюрморт.
– Пивка для рывка, – сказал я.
У Питера отвисла челюсть, и я смог убедиться, что хваленая американская стоматология торжествует не только снаружи, но и внутри. А так тебе! Вот она – наша Раша, все вот так, по-серьезному.