Мрачный солдат захлопнул за Таракановым тяжелую дверь, оставив его одного. Эмигрант присел на лавку из толстых деревянных реек и осмотрелся.
Свежеоштукатуренные стены – немцы не любили оставлять в камерах никаких следов прежних узников, – высокий, сводчатый потолок, электрическая лампочка в проволочной сетке. Выключателя в камере не было. На правой стене темнела решетка вентиляционного отверстия. Скамья, на которой сидел Тараканов, стояла рядом с привинченным к полу небольшим столом. На полу лежал свернутый тощий матрац.
Вздохнув, арестант привычно потянулся к карману за сигаретами, но рука остановилась на полдороги – у него отобрали все вместе с одеждой. Будут проверять? Несомненно. Пусть себе, ему нечего скрывать, а окончательно определяться где-то на службу все равно надо – нельзя же болтаться в такое время, как цветок в проруби, не имея никакого дела. Но для начала надо выбраться из этого подвала живым и здоровым. Поэтому не стоит раздражать хозяев.
Лязгнул замок, и в камеру вошел средних лет мужчина в немецком мундире без знаков различия. Молча поставил на край стола миску с пищей, положил рядом кусок хлеба и две сигареты. Добавил к ним полупустой коробок спичек, карандаш и тонкую стопку серой бумаги.
– Знаете немецкий? – обратился он по-польски к настороженно наблюдавшему за ним Тараканову.
– Слабо, – извиняюще улыбнулся тот. – Могу немного говорить, а пишу совсем плохо.
– Тогда пишите все о себе на русском, подробно, с указанием дат, имен, точных мест происходивших событий. Вплоть до девичьей фамилии матери. Ясно?
– С какого времени?
– С рождения, – буркнул мужчина в немецком мундире и вышел.
Тараканов подвинулся ближе к столу, взял ложку. В миске оказалась картошка с консервированной свининой. Неплохо – кормить, видно, будут пока не по тюремному рациону, а из солдатского котла.
Поев, он закурил, положил перед собой стопку бумаги, взял карандаш. Задумчиво постучал им по губам, решая, как начать.
Наконец на листе появились первые строки: «Родился я на юге России, в тысяча девятьсот четвертом году, в православной семье капитана царской армии Ивана Владимировича Тараканова…»
* * *
Ругге задвинул заслонку потайного оконца, через которое наблюдал за сидящим у стола Таракановым. Хорошо смазанные петли без скрипа повернулись, опуская крышку, прятавшую глазок за вентиляционной решеткой.