– С меня причитается, Олесь.
Она улыбнулась. Серые круги под глазами стали видны отчетливее, в самих глазах застыла усталость. Видя, как я изменился в лице, она поспешила успокоить:
– Не смотри так, просто давление скачет.
– Справишься?
– Конечно.
Я подошел к дочери.
– Томыч…
Она продолжала рисовать, не поднимая головы. Сосредоточенно шмыгала носом.
– Подожди, пап, я уже не закончила.
– Надо говорить «еще не закончила». У нас много дел, милая.
– Это у тебя много дел, пап, а я просто дурака валяю.
Я переглянулся с Олесей. Воспитательница развела руками: «Вот такие мы деловые колбасы».
– Что ты рисуешь?
– Тебя. Ты едешь за мной, но никак не можешь проехать мимо родничка… вот видишь, тут много машин, и на небе тучи собираются.
У меня отвисла челюсть. По дороге сюда я застрял именно на перекрестке, именуемом в народе «Родничком». Там на повороте рядом с городским парком и сосновым бором бил родник, в советские годы очень популярный у горожан, возле него всегда толпились люди с бутылками и банками. Со временем потребность в родниковой воде отпала, да и сам родник пересох, но название осталось.
У меня не только отпала челюсть, но и похолодели пальцы, когда Томка показала свой рисунок. Как и рассказывала по телефону Олеся, я действительно ехал в машине с открытым верхом, впереди и позади меня стояло много машин, над головой сгущались тучи, а внизу засохшим красным фломастером Томка сделала несколько неуверенных штрихов.
– А это что? – спросил я.
– Где?
– Вот, внизу, на дороге, красное…
Томка внимательно посмотрела на свой собственный рисунок, потом шустро отложила его в сторону.
– Не знаю, пап. Ладно, пошли в магазин за мороженым!
Я взял рисунок, аккуратно сложил вчетверо и спрятал в сумке. Этот лист станет еще одним свидетельством необычных способностей дочери.
Прощаясь с Олесей, я счел своим долгом предостеречь:
– Все-таки тебе лучше обратиться к врачу. Ты действительно неважно выглядишь.
– Беспокоишься? – улыбнулась она.
Я ничего не ответил. Просто кивнул на прощание, и мы с Томкой ушли.