Жбанков был рад поскорее зайти в снаряд и запереться там. Он чувствовал себя неважно, его отчего-то мелко трясло, в груди то и дело начинал покалывать противный холодок. А сотни обращенных к нему взглядов делали самочувствие и вовсе невыносимым.
– Пойду проверю, все ли на месте, – пробормотал Меринов и оставил купца одного. Вслед за инженером последовал кучер, чтоб затащить в снаряд багаж. Купец посмотрел ему в спину и вдруг страшно огорчился, что какой-то простой мужик заходит вперед него.
Конечно, Петр Алексеевич был в снаряде и раньше, еще в процессе строительства. Внутреннюю обстановку и расположение комнат он нашел вполне удовлетворительной и даже начал прикидывать, где быть гостиной, где кухне, где людской. Однако инженер в тот раз прервал его. Он сказал, что здесь несколько иные требования и подходить с обычными мерками не следует.
Приблизился полицмейстер, помялся немного, не зная, с чего начать разговор.
– На порохе полетите? – поинтересовался он.
– На нем, – ответил купец чуточку раздраженно, прибавив про себя: «Не на курином же помете».
– Я думал, может, на керосине, – сказал полицмейстер. – Пойду велю пожарную команду позвать. Как бы сено не загорелось.
Подходили еще люди, что-то спрашивали, участливо заглядывали в глаза. Жбанков видел их словно в тумане и отвечал часто невпопад. Однако смог почувствовать, что каждый мнется и жмется, будто пришел не провожать в добрый путь, а соболезновать. Это ему совсем не понравилось.
Появился инженер. Он коротко сморкнулся в свой желтый платок, затолкал его в карман и проговорил:
– Идемте уже, наверное?
«Идемте…» Словно звал к обеду похлебки откушать. Жбанков опять рассердился его неуместной будничности. Скучные слова, шинель да еще этот старый платок… Мог бы хоть платок к случаю новый взять или купить в галантерее.
В последний момент откуда-то выскочил помещик Дрожин.
– Петр Алексеевич, душа моя, думал уж, не успею! – воскликнул он, сжимая купца в объятиях. – Летел сюда, лошадей едва не загнал.
– Да что ты право! – рассердился Жбанков и оттолкнул помещика. – Чай не на войну провожаешь, а?
Тот ничуть не обиделся.
– Ты давай там… Смотри, чтоб аккуратно. А то, знаешь…
Дрожин, однако, был единственный, кто не конфузился и говорил в полный голос. Это дало купцу толику бодрости.
– Ты, Петр Алексеевич, как полетишь, то про себя думай, что я загадал для нас бутылочку наливки, своей, вишневой. Как вернешься – нарочно для тебя достану, и мы ее с тобой порешим. Верно?