– Ну что, хороша? Не видел такого раньше? Я сам пока не увидел, не верил. Думал, рыбацкие байки. Даа, в магазине такую не купишь, – Костик тоже сидел рядом с ведром на корточках и смотрел на русалку.
– Почему? – тупо спросил я.
– Что почему? Почему в магазине не купишь? Да ты что! Кто ж от своей удачи откажется! Это уж поверье такое, или традиция. Поймал русалку, надо тут же ее и съесть, домой не везти.
– Точно, – подтвердил Евгений Петрович-Николаевич. – даже жены рыбаков об этом не знают. Ну кроме тех, что сами на рыбалку вместе с мужиками ездят. А это конечно большая редкость.
Большой редкостью была и такая длинная реплика из уст молчаливого Евгения Батьковича. Видно, и на него произвел впечатление этот странный улов. И вдруг до меня дошло, что сказал Костик.
– Съесть?! Ее?!
– Ну да! А что, молиться на нее? Это традиция, брат. Домой везти нельзя! Я понимаю, похвастаться охота. Но нельзя. Удачи не будет. Даже фотографировать не вздумай!
– Да при чем тут домой? При чем тут удача? Вы что, ее есть собрались?! Скажи, что это шутка.
– Слушай, братан, – Костик положил мне руку на плечо, но я сбросил руку и вскочил.
– Вы чего, мужики! Нельзя ее есть!
Аркадий подошел и говорит:
– Подожди, не кипятись. Что с тобой? Ну, успокойся. Это ж не русалка, в самом деле. Просто так называют. Это народное название. По-научному наверняка совсем иначе. Какой-нибудь действительно тритон. А тебя просто название впечатлило. Конечно. Я понимаю, как это звучит: давайте русалку зажарим!
– Мы ж не каннибалы какие! Это ж просто рыба такая. Ну или не рыба…
– Вот именно, что не рыба! Ты ей в глаза посмотри!
Хуан подошел к ведру, наклонился, внимательно посмотрел, потом поднял глаза и так же внимательно, долго и серьезно посмотрел на меня. И вдруг захохотал:
– Ай, маладэц! Купил! Ну, молодец! Сделал ты нас! Ха-ха!
– Ффу, так ты разыгрываешь нас? – облегченно выдохнул Костик. – А я уж заволновался, чего это ты такой впечатлительный!
Евгений с Аркадием тоже заулыбались, правда, Аркадий с некоторым сомнением. И тут произошло странное. Я тоже засмеялся. За секунду до этого не ожидал от себя, что засмеюсь. То ли вдруг я сам понял, что крики и охи мои несерьезны, конечно, в ведре рыба или лягушка особая, а уж никак не русалка. И никакого разума или отчаяния в глазах ее нет и быть не может. То ли почувствовал, что из-за этого инцидента может развалиться такое хрупкое и такое ценное для меня ощущение целостности: вот этой мужской компании, солидарности, взаимных подначек. И это утро, этот прекрасный среднерусский пейзаж, этот воздух, полный чистоты и тишины, все это я своим неосторожным криком могу поломать. И ради чего? Тритона, барахтающегося в ведре. Ведь тритона же! Аксолотля. Пусть странного, невиданного, но животного бессознательного.