также настоял на «сокращении рукописи за счет главы о формуле смерти». Тогда я решил написать отдельную книгу
о формуле смерти.Рэм Викторович Хохлов погиб в Альпах, спасая своего проводника. Замерз. В 1977 году. Он сдержал свое слово и пришел на мою защиту. Для этого, мне пришлось кандидатскую диссертацию защищать в докторском ученом совете. Я прошел без черных шаров, и во всех документах, по ошибке было написано, что мне присуждается ученая степень доктора философских наук. Давиду Израйлевичу Дубровскому, моему научному руководителю, пришлось лично приложить немало усилий, чтобы исправить все документы и переименовать докторскую степень на кандидатскую. Его раздражала моя дружба с физиками, ибо он считал, что у меня сугубо философское мышление.
Жена моего друга, физика № покончила жизнь самоубийством, повесившись на даче. Спустя два года мой друг скоропостижно скончался от острой сердечнососудистой недостаточности. Его сын погиб в автомобильной катастрофе. Недавно я узнал, чтоВалентина Кулагина умерла в нищете и забвении.
Рэм Викторович Хохлов и Нинэль Сергеевна Кулагина. Закрытый эксперимент в МГУ им. Ломоносова. (фото Е.В.Черносвитова)
Кое-что о «функциональной асимметрии человека» и персоналиях, с ней связанных
Давид Израилевич Дубровский мой научный руководитель по философской диссертации и друг – самая сильная личность, из всех кого я близко знал. На мой взгляд, он был морально сильнее каждого из «могучей кучки» периода Брежневского правления: Высоцкого, Шукшина и Тарковского, с которыми я его невольно сравнивал. Я благодарен судьбе, что она свела меня с этими людьми, пусть не надолго, и что я знал каждого из них лично. И, надо же так случиться? Незадолго до их смерти! Д.И.Дубровский жив и сейчас, когда я пишу эти строки. Мы давно не видимся и никак не общаемся. Я даже не знаю, чем он сейчас занимается. Одни наши общие знакомые говорят, что он торгует огнетушителями. Другие, что он процветает в антиквариатном бизнесе. Родной брат его, Роман, уехавший из СССР в США еще при Брежневе, сейчас один из богатых людей Нью-Йорка. Дочь его, Маша – известный художник в Германии. Года два назад Давид Изральевич передал мне через нашего общего друга последнюю свою книжку – «Я и Оно». Это сборник каракуль, которые он чертил ручкой на клочке бумаги, который попадал ему под руку, когда он разговаривал по телефону или слушал студента, сдававшего ему экзамен. Он придавал большое значение этим своим «рисункам», полагая, что в них присутствует его, Давида Израилевича,