Она снова бросила взгляд на спутника. Будь это кто-то другой, у нее рука бы не дрогнула прикончить негодяя, но сводить счеты с сопляком, у которого просто сдали нервы, было ниже ее достоинства. Что с ним делать – она решит потом.
«Спасибо тебе, Генри», – мысленно произнесла она, чувствуя, как сознания коснулась волна одобрения.
Сердце главы Грандов наполнилось решимостью. Она не подведет друзей, будет стоять до конца, если потребуется, и уж определенно постарается найти способ вернуть «застрявших» соратников обратно домой.
Ястреб проснулся от чувства опасности. Не то чтобы у него была развита интуиция – на сей раз сработал именно инстинкт самосохранения. Впрочем, даже и он не помог бы: буквально в следующее мгновение он ощутил холод стали у шеи. Ужас охватил юношу, он похолодел и даже боялся глотать.
– Тихо, тихо… – произнес вдруг знакомый голос, отчего животный ужас уступил место удивлению. – Не станешь рыпаться – целее будешь.
– Лина, вы меня пугаете! – попытался засмеяться он, пытаясь убедить себя, что все еще спит: спутница не могла освободиться самостоятельно и раздобыть оружие. Это было выше его понимания. – Хватит шутить.
– А я серьезно, – ответил голос, кинжал ненавязчиво легонько царапнул кожу, срезая пробивающуюся щетину. – Если попробуешь дернуться или заорать – учти, я быстрее: до твоей артерии считанные миллиметры.
Да, после такого заявления волей-неволей начнешь верить в происходящее, ибо сталь у горла более чем реальна и довольно остра. Некогда даже задуматься, не блефует ли противник. Элеонора славилась своим миролюбием, но их отношения давно были далеки даже от нейтральных. Она ненавидела спутника и вполне могла с холодной расчетливостью с ним расправиться. Но почему тогда она не сделала этого, пока он спал? Или тому причиной ее хваленое благородство?
Рука Ястреба метнулась к пистолету, но – о ужас! – его не было на месте, как и второго пистолета, шпаги и кинжала. Даже ножа ему не оставили. Юноша корил себя и весь свет. как он умудрился проспать оружие? Не иначе как ему что-то подмешали в питье! А как в противном случае его могли обокрасть, что он даже не почувствовал? Ему и в голову не пришло, что никого, кроме пленницы, которую он так и не освободил от пут и с которой не спускал глаз в дневное время, рядом и быть не могло. Но самолюбие не позволяло ему смотреть на вещи реально.