Билый взял
сына на руки, перехватился удобно и обнял жену, привлекая к себе.
Так, в молчанье, они долго смотрели: на горы, лес, дальний пост,
где нес дозорную службу односум Иван Колбаса, на реку Марту,
качающую в своих водах оранжево-золотистые лучи солнца.
Марфа
счастливо вздохнула, проникаясь моментом, прижимаясь к плечу
Миколы, тихим, вкрадчивым голосом произнесла:
— Божечки
ж мий! Яка красота! Блещить, як то золотые монеты сыплет! В минуты
волнения она переходила на родную каждому станичнику,
балачку.
Казак,
крепче прижал супругу к себе, коснулся губами ее темно-каштановых
волос, пахнущих летом и степью и глубокомысленно
ответил:
— Не всё
то золото, что блестит.
В
дуновении теплого ветерка, донесшего полынно-чаберный дух со
степных просторов, послышалось конское ржание. Микола, повернул
голову в сторону степного шляха, ведущего до соседней станицы, где
располагалось атаманское правление, а там и до самого Катеринодара.
В верстах двух, над степью клубилось пыльное облачко, медленно
продвигающееся в сторону станицы Мартанской. «Всадник» — мелькнуло
в голове у Билого — Идет наметом, значит срочные вести
везет«.
Облако
пыли приближалось. Действительно, по шляху, ведущему от Атаманского
войскового правления в сторону станицы, мчался всадник. Копыта коня
так быстро мелькали, что казалось животное скользит над землей, не
касаясь ее. Человек размахивал правой рукой и что-то кричал. Но
подъесаул Билый не мог разобрать в сливающемся с топотом копыт,
крике вестового, какое именно известие казак вез.
Всадник
приблизился настолько, что среди клубов пыли уже можно было
различить его фигуру. Это был Рудь, посланный накануне станичным
Атаманом в Атаманское войсковое правление. К бабке не ходи, Василь
вез важное известие. И судя по всему это донесение касалось его,
подъесаула Билого, иначе вестовой прямиком направился бы в станицу
и не подавал настолько отчаянные знаки, привлекая
внимание.
— Ваше
бродь! Господин подъесаул! Дядько Микола! — донеслось отчетливо до
слуха Билого. Марфа, в легком напряжении, еще крепче прижалась к
супругу. Микола слегка отстранил ее и ле слышно ругнулся в сторону:
«Ну, затараторил, шельма!»
Лицо его
стало серьезным. Он вновь из любящего мужа и отца превращался в
несгибаемого воина, готового к любым испытаниям.