Она снова умудрилась удивить: на сборы потратила меньше часа. Дэн еще дожаривал омлет, а Вероника уже появилась на кухне, чистая и свежая, будто и не было трудной бессонной ночи.
- Чем-нибудь помочь?
- Можешь налить кофе. Кружки на стойке. Или предпочитаешь чай?
- Нет, сегодня - только кофеин, желательно, пару литров. - Надо же, еще и улыбается... Дэн по утрам улыбаться не любил, впрочем, как и днем, и вечером - тоже.
- По тебе не скажешь, что еле поднялась.
- Погоди, это первые пару часов. А потом начну зевать и говорить всякую чушь. Поэтому лучше сегодня пить кофе, и побольше.
Сидя за столом и накалывая вилкой кусочки незамысловатого блюда, он пытался понять - как сейчас ко всему этому относиться? На его кухне женщины не завтракали уже лет пять. Ночевали - да. Иногда он приносил им что-нибудь попить в постель. Перед этим ужинали. Совместных завтраков не было ни с кем. Редкие приезды жены не считаются. Он её за женщину много лет уже не держал. Редкая расчетливая стерва - да. Умная, хитрая, опасная - конечно. Единственная, сумевшая сделать из него идиота - несомненно. Однако, после всего, она перестала быть женщиной в его глазах. Так, досадная помеха. Которую избегал по мере возможности, стараясь свести все контакты на нет.
А теперь за его столом сидела незнакомка, о которой известно только имя, фамилия, пол. И то, что от неё можно ждать чего угодно. Все. И эта незнакомка, непонятно как уловившая смену его настроения, сейчас молчала и задумчиво рассматривала края кружки. Глаз не поднимала. Стеснялась, что ли? А он не стеснялся - рассматривал.
Ничего не скажешь, сегодня, умытая и причесанная, без вороха теплой одежды, она выглядела симпатичной.
Правильной формы овал лица, брови - аккуратными дугами, высокие скулы, темно-русые волосы, почти черные, отдающие легким золотом, собранные в высокий хвост... Обычная, наверное, без всяких наворотов, которые вечно выдавала жена... Вот так, он уже перестал даже в уме называть её по имени...
Вероника, чувствуя на себе его задумчивый взгляд, начала розоветь - сначала слегка загорелись щеки, потом - маленькие уши, за которые она то и дело убирала оставленную прядь, потом - шея, почти целиком скрытая воротником теплого свитера... Он заметил всё это, но глаз не отрывал - хотелось понять, как долго выдержит.