Это было ничего. В редакции тогда была принята позиция, что чем больше на тебя жалуются, тем лучше ты работаешь (косвенно это тоже рассматривалось в перспективе коррупции – раз на тебя жалуются, значит герои тебе не платят). Вообще борьба с коррупцией стала тогда лейтмотивом отношения к журналистам, высказывающим не одобренное начальством мнение – как только незнакомый тебе человек узнает, что ты журналист, он сразу начинает бороться с твоей продажностью. Работая архитектурным критиком, я к этому очень привык – Юрий Лужков и его любимые архитекторы годами боролись с коррупцией в моем лице. За всю свою маленькую эпопею рецензирования московских музеев, я получил одно «спасибо» – мне позвонила директор музея валенок, и это было очень трогательно. Больше как-то не вышло, но, повторю, это было ничего – работа журналиста приучает к неблагодарности.
Хуже было то, что постепенно слухи о моей деятельности распространились в племени директоров. Они категорически отказывались меня пускать без того, чтобы иметь право визировать мой текст до публикации. Это было невозможно, это противоречило профессиональной этике, но дело не только в этом. Этика нарушается сплошь и рядом – а в том, что вкус к тексту никак не относится к числу компетенций, которые нужны человеку, чтобы стать директором малого музея Москвы. Они всячески исправляли мой текст в сторону сближения с тем пресс-релизом об экспозиции, который был составлен еще в советское время в виде справки в вышестоящую организацию, и с тех пор ждал часа публикации. Там всегда начиналось с площадей и количества единиц хранения. Впрочем, и тут бывали неожиданные варианты, например, директор музея мозга предложил мне написать статью в соавторстве с ним, причем был готов целиком составить текст сам, а я должен был только подписаться. Он был так искренне поражен моим отказом, как если бы я ему признался, что у меня все же есть хвост. Так что если этот текст попадет на глаза какому-либо директору музея, я прошу не обижаться. Я понимаю, что вы считаете журналистов еще более диким племенем, возможно, еще практикующим каннибализм, матриархат, и вообще отождествляющим себя со своим тотемным животным. Возможно, поэтому про малые музеи Москвы так мало публикаций.
Поскольку публикация в Weekend требует съемки, а съемка требует официального разрешения, прийти в музей инкогнито я не мог. Примерно три десятка малых московских музеев остались не описанными в этих записках, чего мне жаль. С другой стороны, я рад за тех директоров, которым не пришлось прочитать про свой музей не согласованные с ними слова в прессе. Вы защитили свой музей от наглых посягательств продажных писак – ура вам, товарищи!