— Негодяй воздействует на нее даже на расстоянии, — пробормотал
Яр, хмурясь. — Видимо, это тот самый маг, которого Миа видела из
окна той ночью. Тхар, что делать-то?
Лесс не ответил. Склонившись надо мной, он осторожно стирал
испарину с моего лба платком, в который завернул пригоршню грязного
снега. А затем той же ледяной тканью перевязал мое распухшее под
браслетом запястье, надеясь облегчить боль. Его переносицу, как
всегда в минуты тревоги, пересекала вертикальная складочка. Мое
сознание туманилось, эта деталь некоторое время служила якорем,
удерживая меня на грани забытья. Но вскоре, когда перед глазами
снова замелькали сапоги Яра и крытые черепицей и железом скользкие
крыши, надвинулось что-то тяжелое и черное. И я провалилась в ту
самую бездну, которая смотрела на меня из глаз жуткого мага.
Не жалуйся на тьму. Стань сам
маленьким источником света.
— Бернар Вербер «Тайна богов»
Это не был обморок. Через краткое время я осознала, что слышу
все, что происходит вокруг меня. Только глаза не видят ничего,
кроме вязкой клубящейся тьмы.
Голоса звучали приглушенно, будто издалека. Это результат
какого-то заклинания, которое применил проклятый маг? Очередная
жестокость: прекрасные лица друзей не скрасят последних минут моей
жизни. Сил бояться не было, только душа трепетала в агонии.
Мрак не был абсолютным — он клубился, менял цвет с черного на
отвратительно бурый, а тот в свою очередь перетекал в грязно-серый.
И это была тьма, — та самая, что жадно пожирает этот край метр за
метром. Она, подобно живому существу, взяла меня в плен и не
собирается отпускать. Как я это поняла? Не знаю, но словно извне
пришла ясность, что тьма, в которой находится мое сознание,
родственна той самой черной коросте, что захватила половину Горного
края и даже снегу не позволяет быть белым и чистым. Я застряла в
мраке, и он столь же мерзок и так же разъедает и терзает душу, как
едкая всепроникающая гарь, что превращает землю в пепел.
Словно из-под ватного одеяла я услышала стук. Яр звал кого-то.
Чьи-то незнакомые голоса — мужской и женский. Сперва сердитые,
затем взволнованные.
— Смотрите, у нее платье тлеет на груди! — испуганный крик Лесса
едва дошел до моего сознания.
Пришла отстраненная равнодушная мысль: «Странно, с чего вдруг
платью тлеть, здесь ведь нет огня, одна только тьма?» Я не
чувствовала ожога, меня терзала и мучила другая боль. Будь я в
сознании, легко согласилась бы отрубить себе запястье, потому что
от него по всему телу расползались ледяные иглы боли, настолько
острой, что сердце заходилось.