Хуже этого стола может быть только
тот, за которым собрались родители — и не просто собрались, а
именно по твою душу, а значит, тебе сегодня уделят столько
внимания, что помнить этот день ты будешь, наверное, всю оставшуюся
жизнь.
Была суббота, последний день перед
Костиным отъездом, и мы сидели в доме Лукьянчиковых и поедали
вкусный ужин, которым наконец-то официально приветствовала мою
семью его интернациональная семья.
Фарида, ставшая женой Костиного отца
после смерти его матери Лизы, была татаркой, а о татарском
гостеприимстве не знает только тот, кто никогда не переступал порог
татарского дома. На столе стояло столько всего, что разбегались
глаза: румяный белиш и казэ, кыстыбый с картошкой и квашеная
капуста, овощное рагу и жареная рыба, соленые огурчики и сладкие
баурсаки — накормить до отвала можно было человек десять, и почти
все было пряное, духмяное, с пылу с жару.
Фарида, полная улыбчивая женщина,
работала учителем родного языка, химии и биологии в нашей школе, и
очень хорошо знала и меня, и моих родителей, и даже как-то бывала у
нас в гостях — правда, после таких гостей мама частенько устраивала
мне головомойку, так что я ее приходу обычно не радовалась.
А вот с Лукьянчиковыми мои родители
до появления Фариды не знались. Да и знали о них мало,
честно говоря: что дядя Матвей женился на тете Лизе против воли ее
властного отца, и что тети Лизин отец якобы отказал ей из-за этого
брака от дома и не простил ее до конца своей жизни, и что она с
молодости болела сахарным диабетом и от него же и умерла.
И все.
Мои бешеный папа и не уступающая ему
темпераментом, хоть и более отходчивая мама дрались и орали друг на
друга, как оглашенные, в дни ссор, так что о том, что у Тумановых
размолвка, обычно знала вся улица. Но Лукьянчиковы были другие. Они
надежно скрывали за крепко запертыми дверями свои горести и
радости, впуская в свою жизнь только самых близких и не оставляя
чужим даже крохотной щелочки, в которую можно было бы
подглядеть.
Костя не говорил со мной о своей
семье, даже когда я стала вхожа в его часть дома. Я, впрочем, тогда
и не лезла к нему в душу, и, в общем-то, это было нормально для
двух людей, которых судьба свела лишь на короткий срок: не
проявлять любопытство, не спрашивать, не откровенничать самому.
В тот первый короткий месяц
благополучия после того, как мы поженились, эти разговоры с успехом
заменялись сексом, а потом… потом мы не говорили, а били друг друга
словами, рычали, кусали друг друга за слабые места — и снова
занимались сексом, потому как это был такой легкий способ уйти от
необходимости говорить вообще и о том, что происходило с нами — в
частности.