Позже, когда бабушки все же не стало,
выяснилось необычное: вечная борьба за наше выживание не столько
вредила, сколько держала меня в тонусе, давала сил вставать по
утрам и идти дальше. Тогда я сердилась, зато была активной,
живой.
Но в сентябре бабушки не стало.
Она просто пожелала мне спокойной
ночи, поцеловала в лоб и… не проснулась утром. Мне бы хотелось
сказать, что я плохо спала в ту ночь, что чувствовала ее боль или
подсознательно испытывала новые странные эмоции, вот только это
неправда. Я прекрасно выспалась, а проснувшись, еще час пребывала в
блаженном неведении о том, что теперь одна в целом мире…
С уходом последнего родного человека
я лишилась внутреннего стержня. Сломалась. Пропала цель, а надежда
захлебнулась от печали. На смену им пришла боль… едкая, желчная,
разъедающая изнутри. Ее было так много, что я тонула в ней, теряя
остатки былой доброты и веры в лучшее.
И все же по инерции я продолжала
двигаться. Вставала, делала что-то, куда-то шла. Безразлично плыла
по течению.
Похоронив бабулю, вышла на работу,
собираясь пахать как ненормальная, чтобы забыться, и узнала, что
попала под сокращение.
— У ресторана тяжелые времена, —
услышала словно через вату, — прости. Нам и самим, похоже, придется
закрыться. Аделина, слышишь?
— Да.
— Мы тут собрали кое-что персоналом,
материальную поддержку тебе… Не пропадай, ладно?
Я кивнула. Говорить не могла — не
осталось сил.
А дома ждали четыре стены и
ненавистный вид из окна, вечно пребывающего в серой промозглой
тени. Тогда пришли апатия и тоска, ставшие моими верными спутниками
надолго.
Почти два месяца я просидела в
квартире, погружаясь в ее темноту и сырость — хоть какая-то
гармония с тем, что царило в душе. Ночами мне снились удивительно
реалистичные кошмары, от которых я просыпалась с криком. А днями я
ела, пила, смотрела телевизор, слушала музыку и… говорила с
розовыми тапками-зайцами. Это вышло само собой, их забавные моськи
излучали внимание, а мне казалось жизненно необходимым общаться
хоть с кем-то…
Наверное, я бы окончательно
свихнулась, вот только деньги, выплаченные по сокращению и
собранные бывшими коллегами, кончились, а сходить с ума на голодный
желудок, как выяснилось, очень неприятно.
Из гадких мыслей в реальность меня
вернул шум бегущей по старым трубам воды. Вздрогнув, я снова
посмотрела в зеркало, где увидела свое перекошенное от злости и
обиды лицо. Брр — аж самой не по себе. В кого я превратилась?
Сначала меня подкосила борьба за жизнь бабушки и работа в две
смены, а потом добили попытки не раствориться в жуткой пустоте,
разрастающейся внутри…