Пыль над городом. Избранное - страница 13

Шрифт
Интервал
чуть слышный, единственный звук.
Эй кто-нибудь, может быть скажешь,
в каком я краю, и куда я попал?
Но нет никого, только мёрзлые комья,
да облака мутный опал.
А впрочем зачем всё, ведь это же ясно:
я просто забрёл далеко.
Поэтому здесь так светло и безгласно,
безжизненно, немо, легко.
И нет ни единой травинки обычной,
а также – сомнений и мук.
Куда ни посмотришь, повсюду безличный
простор молчаливый вокруг.

Ступени

Не знают пения и стона
ступени каменного дома.
И свет втекает монотонно
в квадрат оконного проёма.
Здесь мысль, лишённая полёта,
орудовала – всё теснится.
И в прорезь чёрного пролёта
не втиснется самоубийца.
И всё же смерть неоднократно
сюда входила в платье строгом,
и этот камень, вероятно,
нам мог бы рассказать о многом.
Но для чего мне чьё-то имя,
чужое выцветшее знанье?
Воспоминаньями своими
наполнено, кренится зданье.
Где спят без пения и стона
рассказ о смерти и рожденье
в глуши цемента и бетона
похоронившие ступени.

Холод

Травы розоватые пряди
и комья, промёрзшие сплошь.
Дорога, как каменный нож, –
вдали, подо мною и сзади.
Столбов у дороги разброд,
и месяц ущербно белеет,
и красный закат тяжелеет,
и за руку холод берёт.
Нежданный ноябрьский мороз,
безлюдное злое величье.
Природа сменила обличье,
и ветер к деревьям прирос.
Всего лишь один огонёк
горит и горит, не мигая.
Земля ли, планета ль другая
летит у меня из – под ног?
«Как на последнем краю…»
Как на последнем краю
голых ветвей паутина.
В тёмную гущу свою
Манит, как блудного сына.
Кажется, всё наконец
стало яснее и проще –
через неё, как слепец,
я пробираюсь наощупь.
Веки туман облепил
плотно крылами своими.
Вот я уже и забыл
всё про себя, даже имя.
«Даль перечёркнута веткой…»
Даль перечёркнута веткой,
птицы плывёт силуэт.
Чувствую каждою клеткой
Медленный, дымчатый свет.
Скоро, застывшая влага,
сгинет твой белый недуг,
как человечьего шага
дробный, рассыпчатый стук.
«Склонили старческие головы…»
Склонили старческие головы
Деревья в лиственном пуху,
И тускло небо цвета олова
Маячит где-то наверху.
Октябрь – начало увядания,
Мерцанье первой седины.
И белые, большие здания
Стоят, как жизнь, обнажены.
Откуда эта ясность строгая,
Сменившая огонь и зной?
Равнина тяжкая, пологая
Висит, как камень, надо мной.

Змеиная кожа

Сорвал я рассохшейся кожи
Давно изжитые слои,
И были на струны похожи
Узоры моей чешуи.
А рядом чернела изнанка,
Не знавшая, что ей скрывать.
Следующая страница