Тенями еле обозначен
Напыщенной листвы портрет.
И перистым очерчен плачем
Растаявших пастушек след.
Познавшая все муки родов,
Из мёртвых вставшая весна,
Как чаша, золотистым мёдом
До глиняных краёв полна.
И отмечая воскресенье
Недолгое – на пять минут.
Опять для сильных ощущений
Туристы папоротник жгут.
Наитие – проблеск весёлый –
Как будто костёр на снегу.
Но скользкое слово «крамола»
Засело в каком-то мозгу.
И по столу властно и грубо
Ударила чья-то ладонь.
И вытянув «в трубочку» губы,
Задули весёлый огонь.
Всё. Искрам уже не подняться,
Сиреневый сгинул дымок.
Но долго не мог рассосаться
Под сердцем тяжёлый комок.
Поздней осенью даль яснее
И прозрачнее, чем стекло.
Вижу : ворон повис, чернея,
Изогнув над землёй крыло.
Сколько шири и сколько мощи
И неся вековой дозор,
Поднялась золотая роща
Между двух голубых озёр.
И прошедших времён наследье,
У подножья холма – кресты.
И как будто облиты медью,
Вдоль дороги летят листы.
Эта жизнь – всё огни да тракты,
Да бегущей машины сталь.
Пеленой на глаза мне ляг ты,
Голубая степная даль.
Мягче тёплой земной ковриги
Твой бездомный, большой покой.
В этой древней счастливой книге
Я хочу быть одной строкой.
Душа ты моя кочевая,
смешное богатство моё.
О тех, в ком жила, забывая,
Не раз ты меняла жильё.
В степи, где крутилась позёмка,
В песках, где гулял суховей,
Стучалась тревожно и громко
О стены времянки своей.
И что-то в лице отражалось,
И твой открывался тайник.
И вся твоя суть обнажалась
На час, на секунду, на миг.
Как будто шепча : Отпустите…
На склоне какого-то дня.
О сколько свершилось событий,
Пока ты вселилась в меня !
Не лист я, не ветка, лишь почка
Ствола, чья безмерна длина.
Вселенскую эту цепочку
Порвать моя смерть не вольна.
Ещё на далёком просторе
Холодный я воздух глотну.
На небо, на осень, на море
Чужими глазами взгляну.
А дорога ползёт, непрерывно пыля,
Всё подъём – то крутой, то пологий.
И застыли, построившись в ряд, тополя –
Часовые у этой дороги.
И знакомо мне всё здесь, куда ни взгляни, –
Тополя и холмы, и дорога…
В эту землю моей безымянной родни
За три века закопано много.
Эта бурая почва – тела и сердца,
Жизнь которых в себе ощущаем.
Потому-то и нет у дороги конца,
Потому и наш путь нескончаем.