Я не знаю, сколько я бьюсь так в бесполезной агонии, но чувствую, что даже если меня никто не услышит, я хочу излить то, что накопилось внутри. Прокричать, исторгнуть, выплюнуть из себя этот сжигающий нутро яд.
– Сволочи. Долбаные мрази. Ну почему вы все такие глухие? – уже без эмоций шепчу осипшим голосом, утирая свободной рукой льющиеся ручьём слёзы бессилия. – Доволен, малолетняя скотина? – кручу головой, выискивая глазами невидимую камеру. – Ты доволен, да?
И похрену, что никакой камеры нет, учитывая его способность читать мысли на расстоянии, он должен сейчас как минимум подавиться моей желчью.
– Давай. Приходи. Приходи к мамочке. Уж сегодня я точно без какого-либо сожаления оторву твой хер к чертям собачьим. Да, меня проклянут твои сопливые фанатки, писающие кипятком от твоей смазливой рожи, но, клянусь, я оставлю на ней свою уникальную метку.
Смахиваю ладонью всё ещё льющиеся слёзы и краем глаза замечаю в окне едва уловимое движение.
Что за?..
Галлюцинации?..
Перевожу ошарашенный взгляд на прореху между тяжёлыми занавесками и вижу сквозь пыльное стекло огненно-рыжую макушку какого-то мальчишки…
19. Часть 19
* * *
В немом изумлении мальчик смотрит на меня, я на него, и только я выхожу из анабиоза и пытаюсь что-то сказать, как конопатое лицо исчезает, скрываясь за карнизом.
– Мальчик! Мальчик!!! Постой! Эй! Вернись! Вернись же!
Поднявшись на колени, кричу, надеясь снова увидеть в окне маленькое солнышко. Лучик моего спасения. Я зову его очень долго, но его больше нет. Он ушёл. Он испугался и ушёл.
Только сейчас до меня доходит, что именно увидел ребёнок: рыдающая полуголая тётка, прикованная наручником к кровати. А если он ещё слышал, что я тут кричала…
Господи! Бедный малыш. Ему же лет десять, не больше.
Внутри меня просыпается мать, и я ощущаю огромный груз ответственности за неокрепшую детскую психику.
Да, разумеется, это вышло неспециально, я и подумать не могла, что где-то поблизости есть дети. Да я даже не могла помыслить, что где-то здесь вообще есть хоть какие-то люди! Я так долго кричала, так долго звала на помощь – и ни единого намёка на то, что была услышанной. И тут такое…
Кто он? Откуда? Слышал ли он мои крики? И что именно он слышал? Расскажет ли он об этом своим родителям? Он слишком маленький, он не может быть здесь совсем один.