— Как можно, Фёдор Петрович!
— Смотри, не бросай, тебе ещё осенью на первенстве
«Буревестника» выступать. Если я ничего не путаю, а там, глядишь,
на чемпионат СССР отберёшься. У нас в политехническом пока чемпионы
ещё не учились. А за твоё поступок мы тебе, Покровский, хм,
благодарность объявим, прилюдно, в актовом зале.
Надо же, благодарность… Так-то неплохо, лишние баллы в карму не
помешают. А самое главное – спас ногу. И значит – могу продолжить
спортивную карьеру.
Мужика, правда, всё же жалко. Я в какой-то мере чувствовал себя
перед ним виноватым. Может, свечку в церкви за упокой души
поставить? Так я даже имени его не знаю. Раб божий не знамо кто,
упокой Господи его душу... Так, кажется, я в молитвах не особенно
был силён даже на склоне лет.
А ежели меня кто срисует, как я в храм вхожу или тем паче свечку
ставлю и осеняю себя крестным знамением, а потом доложит в деканат?
Ни фига себе атеист-комсомолец! Вот тогда я мигом из института
вылечу. И что, обратно в Асбест возвращаться? Устраиваться на
карьер по добыче асбеста или на асбестообогатительную фабрику и
гробить свои лёгкие, как отец, который к пятидесяти годам то и дело
заходился в приступах кашля, едва не выхаркивая лёгкие? Я помню,
как асбестовая пыль круглосуточно висела над городом, забивая
носоглотку.
Нет, не хочу я туда. Так-то, конечно было бы неплохо увидеть
родителей, друзей детства, кто ещё оттуда не разъехался. Но, в
принципе, я и так на выходные могу смотаться на рейсовом автобусе.
Полтора часа – и дома. Это сейчас, когда я знаю, что мне 73 года, и
родители мои давно умерли, как и многие друзья, думаю о них со
щемящей болью в сердце. А на самом деле, может, я неделю назад
только к ним ездил.
Ладно, потом разберёмся в своих чувствах, а то вон Вадим зовёт,
руками машет. А с ним и ребята наши, и Света с Ингой. Не успел
подойти, как на меня посыпались вопросы, всех интересовало, о чём
со мной разговаривал ректор.
— Обещал благодарность вынести за спасение ваших жизней, —
доложил я. — Наверное, грамоту дадут, хотя я бы не отказался и от
материального поощрения.
— У тебя губа не дура, — заржал Толик Рыбчинский. — Чё, может,
дёрнем за праздник?
С этими словами он сунул руку за пазуху, и оттуда показалось
бутылочное горлышко.
— «Портвейн»? — спросил я, вспоминая пристрастия Толика.