С полминуты спустя послышались тяжёлые шаги, щёлкнула задвижка,
дверь открылась… А ещё секунду спустя я оказался в крепких,
поистине медвежьих объятиях отца. Я-то в него пошёл, такой же
здоровый. Батя любил обниматься, даже если мы не виделись всего
месяц, такой вот широкой души был человек. Умрёт в 57 лет, причём
не от какого-нибудь рака, чему могла способствовать экологическая
обстановка и выкуриваемые в день пачка-полторы папирос (а
впоследствии сигарет), а от оторвавшегося тромба. Можно ли
предотвратить этот ранний уход из жизни? Не знаю, тромб – такая
штука, что оторваться может в любой момент даже у вроде бы
здорового человека. Хотя здоровых людей, я точно знал, не бывает,
есть недообследованные. Да и отец был не большой любитель ходить по
врачам, как вот его загнать на медобследование? Хотя бы за год до
его ухода нужно будет настоять, чтобы отец проверил свертываемость
крови, после чего посоветовать ему пить по полтаблетки аспирина два
раза в день.
Но пока об этом думать рано. Отвечаю отцу такими же крепкими
объятиями, какое-то время кряхтим, будто два медведя борются, потом
слышу голос мамы:
— Платоша, кто там?
Платон – это мой батя, Платон Васильевич, а я, выходит, Евгений
Платонович. А маму звать Мария Фёдоровна, в девичестве Ножкина, ну
это так, для справки. И вот она выходит в коридор, худенькая
фигурка в застиранном халатике, мы встречаемся взглядами… В сорок
пять, как известно, баба ягодка опять. Мама выглядела старше своих
сорока пяти, но для меня всё равно она была молодой, потому что в
моих последних воспоминаниях она была совсем уже пожилой
женщиной.
Когда в воображении прокручивал эту встречу, думал, что ком
подкатит к горлу, слёзы выступят на глазах, но ничего такого я, к
своему удивлению и, быть может, некоторому облечению, не испытал.
Превалировало чувство, будто я всё это наблюдаю как бы со стороны,
как на экране телевизора. Только когда чмокнул маму в подставленную
щёку, внутри меня что-то на мгновение всколыхнулось. Может быть,
позже накатит?
В целом мой приезд воспринят вполне обыденно, всё-таки это тело с
подевавшимся куда-то хозяином регулярно навещало родных.
Всё-таки скромно живут мои родители, думаю я, разглядывая
довольно убогую обстановку. Чувствуется, что особого достатка в
семье нет, хотя я знал, что кое-какая заначка у матери имеется, так
сказать, на «чёрный день». Да и я с ними так же жил, пока в армию
не ушёл, а потом не поступил в институт. Коммуналка – бич
советского общества, мои маленькую однушку получат в «брежневке»,
только когда этот барак попадёт под снос в 1979 году. Я-то к тому
времени давно выписался отсюда, жил и работал в Свердловске, имел
семью и был в общем-то по-своему счастлив.