– Поздравляем, Мишенька! – потянулись чокаться с Курмышовым гости. – Начало положено. Читатели и критики скажут свои слова. Но путь открыт.
Арсенин подарил Мишке пейзаж и сказал, что следующую книгу возьмёт иллюстрировать.
Курмышова заставили прочитать парочку стихов из книги, поаплодировали и принялись хвалить Алину, которая поставила на стол большой горшок из литого алюминия с тушенкой по-домашнему.
– За картошкой и нищие выпивают, – сказал Сугробин, наполняя бокалы водкой.
– Чьи слова? Запиши мне на память, – попросила Лигия Лопухова.
– Слова эти, Лигия Петровна, моего отца, Ивана Макаровича. Записывать не буду, а напомню при случае, – сказал Сугробин и стукнулся с ней бокалам.
Пьянка не рыбалка. Она дни жизни сокращает вдвое стремительней обычного. Но вино подано людям создателем.
После суда над Воскобойником, на котором судья обозвал Макса «сукиным сыном», а Алёне в иске отказал, посоветовав её родителям погладить розгами нежные места у дочки, Сугробин спросил у Татьяны:
– Какого беса ты заставляешь своего мужика врать всему свету. Прогнала бы его и делу конец.
Таня, крупная симпатичная женщина, у которой Макс безмятежно жил примаком в квартире тёщи, грустно посмотрела на него.
– Не могу, Лёня. Люблю я его.
– Ничего хорошего не будет. Он уйдёт, когда окрепнет в уверенности, что ты не наложишь на себя руки.
– Я знаю, но не могу.
– И что прикажешь делать? Улыбаться и дружить. Такие мужики не по мне. И чего Алёна пошла на это. На что надеялась. Дуры вы, и всё.
– Да, дуры. Но будем улыбаться, и дружить, как будто и на самом деле, всё так, как в суде.
– С Метелиной, Курмышовым и Сугробиным вино пить! Лучше бы взяли малыша из детдома, раз у самих не получается, и занялись бы воспитанием человека.
– Не всё просто. Вот ты разошёлся, чтобы тоже с Метелиной и Курмышовым вино пить.
– Моя жена не хотела детей. Бог позволил нам разойтись без обид. И теперь моя судьба в руках неба.
– Я и о себе так думаю, – сказала Татьяна.