- Детка, – устало перебила кикимора,
– Александр Сергеевич Пушкин, которого ты только что процитировала,
в тысяча восемьсот тридцать седьмом году уже умер! А упоминал
Кащея-царя в тысяча восемьсот двадцатом. Значит, Кащей завоевал
своё царство до этого, до тысяча восемьсот двадцатого года.
Когда?..
Ага! значит, надо отбросить …
сколько же лет надо отбросить? Десять? Маловато, вроде бы.
Тридцать? А не много ли? А, была не была, отброшу пятнадцать!
- В тысяча восемьсот … пятом?
- Ну, почти, – печально вздохнула
кикимора, – В тысяча семьсот семьдесят шестом. С историей у тебя,
как я вижу, тоже не очень. Может, магия? Давай, что-нибудь, совсем
уж простенькое. Болотные огни, что ли, зажги.
И кикимора уставилась на меня, как
жаба на муху. С интересом и не мигая.
Ну, что прикажете делать? Не умею я
болотных огней зажигать! Я опять скромно потупилась в пол. Я на
этом полу уже все сучки изучила! Могу по памяти зарисовать!
- Нет? Жаль, – протянула кикимора, и
вдруг подскочила на стуле, – О! Роман! Батюшки, да что это с
тобой?!
Я тоскливо подняла глаза. Кого ещё
принесло? Кому ещё приспичило на мой позор полюбоваться?
А мужик ничего, такой. Подтянутый,
накачанный. Брутальный. С роскошной гривой иссиня-чёрных волос,
спадающих волнами на плечи. С пижонскими, холёными усиками, словно
Эркюль Пуаро, какой-нибудь. Но, в первую очередь привлекали
внимание не усики. А глаза. Они прямо пылали. Только, каким-то
затаённым огнём. То есть, было видно, что они горят, но глубоко
внутри. Не умею я этого обьяснить, вот что! И манеры вальяжные,
барственные. Сразу видно, любимец дамочек … вроде этой кикиморы!
Вон она как возле него порхает: «Ах, бедненький, ах,
болезненный!..». Кстати, с чего это она так про него? Ах, вот в чём
дело! Рука у мужика по имени Роман на перевязи. Правая. И носит он
её перед собой гордо, словно медаль всем и каждому показывает.
Пижон!
- Да, что же ты молчишь, голубчик? –
не выдержала, наконец, кикимора, – Где тебя, такого боевого,
подранили-то?!
- Ерунда! – приятным баритоном
возразил холёный Роман, без стеснения разглядывая меня с головы до
ног, – Вы же знаете, любезная Клара Георгиевна, что я был в
командировке …
Ишь, ты! Любезная Клара Георгиевна!
Хоть в водевиль вставляй!
- Как не знать, – едко откликнулась
кикимора, – Когда я по твоему предмету лекции чуть не полгода
студентам начитывала! И что же?