Пока бомбежки в том районе затихали.
И вот пять месяцев ужасных не прошло —
Мы получили треугольник: похоронку!
И это горе мою мать уволокло
В могилу неизвестной, за ним вдогонку.
Вот вещи детские мелькнули в мелочах:
Любимый детский сад недалеко от дома,
Стихи скороговоркой, что читал подчас,
Как старшим все это приятно и знакомо.
И как тогда соседка пришла в наш детский сад,
И меня снова ждали плохие вести:
Меня, соседского малышку, сгребла в обхват —
И детский дом стал моим житейским местом.
Я помню смутно о жизни в детском доме:
Все как в треклятом тумане белом уплыло.
Семью, которая меня б усыновила,
И как был возвращен я в детдом, немилый.
Откуда-то родная тетя появилась —
Да, я не сирота (в сознание внедрилось).
И я был из детдома «в одеяле взят».
Теперь я жил, имея двух сестер, им брат.
Тут я почувствовал себя аристократом,
Живя в квартире общей на Малой Бронной.
Тут были Патриарший сквер с прудом-квадратом,
Жизнь постоянно была тут оживленной.
Близ Горького ходил четыре года в школу.
Здесь я шалил, катался кубарем по полу.
Но в классе учился я весьма прилежно
И за заботы дома я был безгрешным.
Но в те далекие, голодные года
Хотелось мне святой, родительской заботы.
Работал дядя лишь – ну, каковы доходы?
И скудность эта давала свои всходы.
Вот, правда, эпизод смешной я вспоминаю.
Узрел в афише я в «Повторном» фильм смешной.
Приятелю сказал – он мне: «Не возражаю».
И мы решили совершить сей рейд дурной.
Прошла неделя – мы отправились в кино.
А нужно было ехать только на трамвае.
А денег нет – тут было слабое звено,
И мы поехали «на колбасе»(на крае).
В тяжелой белой шубе я тогда рысил.
Не помню, но какой-то зимний месяц был.
Я видел, как мой приятель от мента сбежал,
А я споткнулся в шубе, и он меня поймал.
Хотел я поменять всю эту обстановку —
И мне случайно тогда крупно повезло:
В Москву приехала младшая из теток,
И я вернулся в моих родителей жилье.
Открою я уставшие глаза опять:
Воспоминания прошедших лет уплыли.
Хотя я не хочу их, детских зорей, гнать,
Ведь все это, как на духу, реально было.