***
Иветта молча смотрела в кухонный пол. Вспоминала.«Это было давно, так давно…»Июль она прожила у подруги, но в августе та уезжала в Крым, поэтому пришлось вернуться домой. Тот месяц был сущим адом: с утра отец казался благодушным, но после обеда напивался в дым, выволакивал её за волосы в зал и пинал, пинал, пинал. В военной части его не ждали, выделив по случаю смерти жены внеплановый отпуск. Иным вечером Вете удавалось сбегать и болтаться по городу, сверкая незамазанными синяками и жадно вдыхая у булочных аромат свежей выпечки, на которую не было денег. Ночью она старалась отсиживаться в комнате, особенно после того, как её пытались затолкать в проезжающий автомобиль, и вырваться получилось лишь чудом. Постепенно Вета уяснила, что если ударам не сопротивляться, боль и кровоподтёки проходят быстрее. Но дождаться начала учебного года она не смогла: побросала в спортивную сумку тёплые вещи и прыгнула в старый «ПАЗик», что шёл до железнодорожной станции.Давно привыкнув к одиночеству и постоянному чувству вины, Вета не ощущала себя несчастной. Она смирилась с тем, что не смогла вытащить из воды на берег мать, когда у той свело ноги от холода подземного ключа. Все эти ядовитые шепотки за спиной на похоронах, косые взгляды… Все они были правы и отец вместе с ними, Вета понимала, как ему больно, но выносить побои больше не могла.Общага встретила мёртвой тишиной и отсутствием воды. Пришлось сделать два похода с гроздьями пустых пластиковых бутылок к колонке и обратно. Хватило на помывку в тазу с дыркой, залепленной жвачкой, и лапшу быстрого приготовления. Днём девушка гуляла по глинистому берегу пруда, а вечером читала учебники и раскладывала нудные пасьянсы на игральных картах. Когда она, наконец, выспалась, а шишки зажили, ночи превратились в пытку молчанием. Пару раз Иветта открывала толстую тетрадь и искательно смотрелась в чистый лист, но на душе было пусто, как и в общаге. Второкурсники не спешили покидать уютные гнёзда.Вета развлекала себя рисованием «лунных» акварелей. Сидя на широком подоконнике, она смешивала чёрный с фиолетовым и ультрамарином, щедро умащала ими ватман и макала кисть в банку с водой. Пальцы окрашивались во все цвета радуги, зато луна выходила лёгкой, полупрозрачной, как тонкая дынная долька.– Луна взошла, шумит камыш, скажи, принцесса, ты не спишь? – однажды заорал кто-то снизу.Вета чертыхнулась и, уползая в комнату, сбила банку. Стекло, разбившись, звякнуло, вода разлилась, смешав все краски пейзажа. Девушка выключила свет и приникла к окну, соображая, что же нужно сказать в ответ, ведь в стихах она не сильна.– Не сплю, мой верный менестрель, рисую лунный акварель…Они разговорились, сидя на подоконниках и совершенно не видя друг друга. Сначала, как водится, обсудили преподов и вахтёрш, даже не забыли штатного маньяка, что вечно ошивался у общаги. Когда темы иссякли, воцарилось неловкое молчание. Закусив губу, Иветта уже собиралась закрыть окно, чтобы не испортить волшебный вечер, как вдруг менестрель откашлялся и заиграл. А она так и застыла, сжимая ручку рамы, околдованная необыкновенной музыкой, что лилась и лилась с третьего этажа, качая сонные камыши и задумчивую луну.Ничего прекраснее она никогда не слышала: сипловатые сильные звуки танцевали, рисуя то утреннюю росу на изумрудном стебле, то кондора, величественно парящего в небе, то пастушка в густом клевере, чьи пальцы проворно перебирали отверстия свирели.