Глава 5. Пламя ненависти. Лу
Ненависть, конечно, не облегчала жизнь. Но никто и не говорил, что жизнь – лёгкая штука. Маша заперла за собой замок и вошла. В квартире висела глухая тьма и тишь. Пристроив на вешалке пальто, девушка разулась и прошла в спальню, залитую багровым светом, пробивающимся сквозь тяжёлые портьеры алого бархата. От столика с ароматическими палочками приятно пахло сандалом и корицей. Широкая кровать занимала почти всё пространство. Со стен угрожающе кричали «Ад» Босха и «Ужасы войны» Гойи, лишний раз подтверждающие, что люди вечно уничтожают друг друга. На больше не способны.Чулки, платье, бельё – всё на пол, всё потом, всё после…Отбросив покрывало розового шёлка, она растянулась на чистой простыне и провела ладонями по обнажённому телу, словно снимая накопившуюся за день усталость. Под бок незаметно скользнул пушистый надёжный Меф – всегда знал, когда нужно поддержать и утешить.«Ну, почти всегда».Маша мысленно улыбнулась. Перед глазами в тёмном потолке плясали созвездия и знаки зодиака. Веки налились тяжестью, глаза закрылись…
***
Всё изменилось с того дня. Будто часы пошли в другую сторону. В её, Машину сторону. Никто больше не смел тронуть её. С ней не здоровались, не разговаривали. Обходили мимо, старательно глядя в другом направлении. Одноклассники не садились за одну парту. Учителя больше никогда не вызывали к доске, не назначали дежурной. Просто молчали, предпочитая не связываться, и тихо выводили оценки за четверть. Боялись. Они будто обвели вокруг неё невидимую линию, линию неприкасаемости.И Машу это вполне устраивало. Она стала тенью. Призраком. Нечеловеком. Впрочем, она и была нечеловеком, сделали ли люди её такой, была ли эта суть в ней изначально.На уроках она краем уха вслушивалась в учительское бормотание, уставившись в окно, где за металлическим забором с нашлёпками, облупившимися от дождя, проносились машины, трещали мотоциклы. А там, далеко-далеко за городом, людей не было. Если проехать весь центр и окраины, где у старых чёрных изб мычат коровы, а потом взобраться на Плешивую гору, можно попасть в голые Холмы. Там никого, только птицы. С бурых деревьев труха валится и жухлые листья. Под сапогами в рыжей хвое кто-то шуршит. Прислонишься к морщинистому стволу – тепло и шершаво. Пахнет смолисто, горько. И хорошо...Удивительно, но месть одноклассникам не интересовала, это казалось слишком скучным. Обида, ненависть – всё заснуло, как притухший костёр. Сладкое возбуждение от владения гневной силой, ушло. Но Маша знала: оно внутри, ждёт своего часа. Теперь девочка могла больше гулять после школы и тренировать дар, полученный от бабушки.Багряная поздняя осень то сыпала колючим снегом, то мятыми листьями. Ледяной северный ветер забирался под куртку и джинсы. Маша уже тогда умела согреваться: растирала ладони и прижимала их к сердцу. Мягкий жар растекался по телу, разгоняя лютый холод.Она дышала теплом на мёртвые стебли пырея, и они вновь наливались зелёной жизнью. А Маша думала:«Того бы котёнка... Я ведь могла бы...»Проводила ладонью по шероховатым стенам бетонных домов – и ясно слышала, где грязную ругань, где всхлипы и вздохи, где чьи-то рыдания, а где глухие удары и крики ярости. Даже с некоторыми книгами была та же история: в библиотечных «Вечерах на хуторе близ Диканьки» отчётливо слышался скрип пера, перебиваемый иногда треском свечи и сдержанным покашливанием автора.От толпы приходилось держаться подальше – при любом прикосновении к людям в голове вспыхивал целый ворох чужих проблем и боли: рак желудка, развод, простатит, героин, отравление дяди из-за квартиры...Однажды в тёмном переулке подкараулили двое с ножами. Маша и пискнуть не успела, как парни уже стаскивали с неё джинсы. И тогда она отчаянно что-то шепнула, первое, что пришло в голову. Отпустили почти сразу, девочка вскочила, застегнув молнию, и застыла. Насильники всхлипывали, финки в руках дрожали. В одно мгновение парни выкололи друг другу глаза. Они ползали в осенней грязи у её ног и выли от страха; запускали дрожащие пальцы в пустые глазницы, размазывали по перекошенным лицам кровь. Девочка смотрела на них и смеялась. Она поняла, что теперь навсегда защищена от жалких, ни на что не годных, злобных людишек. От этих червей.